Семь стихий

Навещали друзья. За кофе рассказывали о проекте, приносили лесные ягоды, какие-то необыкновенные сувениры из древесной коры, из амурского бархата, один раз подарили живую белку - я открыл окно, хотел выпустить ее на свободу, но она осталась и прижилась. Я кормил ее по утрам орехами, конфетами, сушеными грибами, она привыкла ко мне и ворчала, когда кто-то приходил. Я махнул рукой на портьеры, занавески и отдал их в полное распоряжение зверьку. Так мы и жили вдвоем.

Как-то появилась Соолли, обаятельная, заботливая, с важными слухами и новостями о проекте, об экспериментах на побережье, которые покажут всем, что бояться Солнца не надо... Глядя на нее, я думал, что только такие вот красивые женщины и могут узнавать самые важные новости задолго до того, как они будут опубликованы, и, узнавая, убеждать в их значимости всех. Я был ей несказанно благодарен: она ни слова не сказала о Валентине.

Помню день зноя и гроз. В воздухе вдруг запахло тропиками, морем, над землей разом поднялись теплые испарения, дурманящие ароматы диких цветов и лесной зелени. И ночью шаги под окном и чьи-то приглушенные голоса. Слышалась знакомая песня. Душная, пряная, южная ночь. И за ней еще одна, когда небо раскрылось звездным шатром и, стоя у окна, я жадно вдыхал этот пряный воздух - предвестник перемен.

И вот неожиданно крылатый, зеленый день со свежим морским воздухом, и солнце над вымытыми крышами и белыми стенами домов, и легкое сердце. Внизу, на склоне холма, убегавшем к морю, - сиреневый чистый асфальт старых аллей, и ветер в кронах оживших от тепла деревьев, и стройные ноги купальщиц.

Чаще всего я откладывал работу до вечера. Я нашел себе место недалеко от северной пристани: две-три минуты для проворного эля. Там был заросший редкой травой сухой склон, камни и песок, редкие сосны, зеленая лощина с родником под валунами, узкая безлюдная тропа. Я бывал там до заката солнца. Место называлось по-старинному: Приморский парк. Все здесь одичало; забылись вмешательство машин для стрижки травы, ножницы, коверкающие кусты и деревья, искусственные газоны и зеленые ковры с запрограммированным набором цветов. И это нравилось. Дышалось легко, и только однажды... Вдруг какой-то приступ, беспамятство и сердечная боль. А над морем широкие белоснежные паруса, парение гидропланов, далекий синий корабль у горизонта.

Я на время забыл дорогу к парку. Прошло дней пять, пока я выздоравливал.

И снова знакомые сосны и белые цветы - пять дней назад их не было, они распустились без меня. Здесь все изменилось. А в зеленой лощине говор и смех, веселье, нарядный эль, невеста в белом, вечерние тени...

* * *

Прошла неделя, и установилась жаркая погода, море стало теплым, как парное молоко, все вокруг казалось желтым, оранжевым, золотым, в ярких точках света, как на картинах импрессионистов. На небе царствовало солнце. Душно, тесно как-то на бульварах и улицах.

Рано утром в воскресенье полетели к Уссури: Андрей Никитин, Даниил Розов, я, еще двое или трое наших, какие-то незнакомые девушки в ослепительных платьях. Выбрали песчаную косу, зачем-то развели костер, забросили удочки. Никитин с видом старшего учил меня премудростям рыбной ловли. Потом ему это надоело, и он оставил меня. Я побрел по песку, дошел до изумрудных зарослей, которые заметил сверху. Здесь, у самого берега, у корней, в камышах, среди подводных трав алели огни рыбьих плавников и поднимали со дна муть ключевые струи. Рыбу здесь можно было ловить руками. Удивительный залив с прохладной водой и легкой дымкой тумана над ней. Следы от моих ног на старом сером песке быстро заполнялись водой. Тонко жужжали осы. Среди светлых стволов с ободранной корой, вынесенных половодьем, - кусты жимолости с длинными сизыми ягодами.

Краем глаза увидел я человека, не из наших, постукивали камешки, раздвигались кусты, мелькали темные волосы... женщина. Я остановился и наблюдал. Она быстро шла поодаль от берега, быстро скрылась из виду, потом на миг показалось - солнце выхватило ее платье в чаще, за поваленным деревом. Там просека, ведет через такую глухомань, что страшно... но она шла не по просеке. Нет... Шла стороной.

К вечеру за чащей взлетел эль, повисел-повисел и исчез. У меня возникла странная догадка. Стал соображать. Да нет, отмахнулся я, не может быть! А мысли приходили такие: "Я знаю ее, видел... на "Гондване". И раньше. На кадрах, отснятых в фитотроне. Ее движения, хотя лица не видно. Откуда она здесь? А как же, вспомни про письмо, не зря же она писала о проекте. Ее это интересует не меньше нашего. Значит, она осталась где-то здесь, на побережье. Где-то здесь..."