Семь шагов до тебя

– Шикарные волосы, – сказал мастер, смахивающий на лицо нетрадиционной ориентации. – Предлагаю слегка облагородить и поухаживать. Я даже не предлагаю тонировать: у вас прекрасный естественный цвет. Глубокая щедрая осень. Великолепно.

Унылый коричневый, – думала я до тех пор, пока не увидела себя в зеркале. Не знаю, что он там делал, волшебник, но волосы лежали ровно – тяжёлые, блестящие, завораживающие. Хотелось мотать головой, чтобы бесконечно любоваться, как они томно колышутся.

Стилиста звали Людочка. Нежная маленькая мышка с задорно торчащими во все стороны волосами. Она наносила макияж уверенно, но любовалась каждым «мазком», как художник.

– С такими лицами работать приятно, – тарахтела она бесконечно, захлёбываясь словами. Приятная. Её болтовня не утомляла, а умиротворяла. – Отличная кожа, косметики минимум, только чтобы подчеркнуть.

По моей просьбе она дала советы по подбору косметики и охотно объясняла, как удачно подчёркивать глаза и губы.

– Два ярких акцента, – цокнула она языком. – Великая удача. Вам нечего стыдиться и есть что показать.

Я знала, что не дурнушка, но красивой себя не считала. Сейчас, глядя в зеркало, понимала: я закопала себя так глубоко, что вряд ли смогла бы так быстро дойти до истины. Но она лежала на поверхности, оказывается.

Бабочка.

– Хотите сделать тату? – молниеносно отреагировала Людочка. Я и не поняла, что произнесла это слово вслух.

– Нет, – отрицательно помотала головой и ничего не стала объяснять.

Время червячка закончилось. Я вышла из кокона.

О том, что к этому меня подтолкнул Нейман, я старалась не думать. Не для того я решилась выйти из своих внутренних стен, чтобы всё испортить.

– Ни-ка-а-а… – в устах Сергея имя моё прозвучало как что-то порочное и прекрасное. Он не сводил с меня глаз и уже не улыбался. Я знала этот взгляд. Помнила. Может, именно поэтому пряталась, кося под «мальчика».

– Поехали, – вздохнула я. – Заглянем в пару магазинов, а потом назад.

Он больше не разговаривал, не шутил, не балагурил. Его обуревали противоречивые чувства. Водитель знал: я больше не та девочка, что села к нему в машину. И он точно понимал, кто за мной стоит. Его хозяин. Холодный Нейман, что раздавит взглядом, если он вдруг надумает покуситься на то, что принадлежит Господину.

А я… не чувствовала себя наложницей, любовницей или шлюхой с панели. Я была свободна и снова выбирала оружие. В этот раз косметику. У женщин в арсенале есть и кое-что получше, чем винтовка с оптическим прицелом.

Я свободна. Я бабочка. Ну и что, что меня легко лишить крыльев? Это будет потом. А сейчас я готовилась к войне.

Глава 21

Странно. Я долго сопротивлялась, а платье к ужину выбирала с каким-то внутренним трепетом. Перебирала вешалки, присматривалась, думала. Это не математическая задача, но сегодня я хотела попасть в «яблочко». Может, поэтому выбрала зелёный – тёмный изумруд.

Платье с рукавом, на первый взгляд, неброское, но изысканное в своей простоте. Очень скромное спереди и провокационное сзади – с большим вырезом. К счастью, это безобразие скрывали волосы, но я знала, что спина у меня голая – этого было достаточно для моей небывалой смелости.

Я не волновалась. Это всего лишь ещё одна цель. А через неё я достигала большего: помогала себе раскрепоститься, насколько это возможно.

К Матильде я проскользнула тенью. Хорошо, что наши комнаты рядом. Я не хотела, чтобы меня видели. Зашла и застыла посреди комнаты, не зная, куда себя деть. Непривычно. И уже не так много во мне смелости осталось.

Мотя поворачивалась, как несмазанный робот. Лицо неподвижное, а глаза светятся. Нейманы такие. Малоэмоциональные. Наверное, Стефан Евгеньевич много взял от своей приёмной матери. Кто она ему? Так и не сказала. Тётка? Бабушка? – в который раз задаюсь я вопросами. Не всё ли мне равно…

Мотя поднимает вверх большой палец. В глазах её – торжество, восхищение и… гордость? Она мной гордится?

Горячая волна скрутилась узлом в груди. Как же мне это, оказывается, нужно. Чтобы меня поддержали и смотрели вот так, будто я ей не чужая девка с улицы, а родная, своя в доску.

Глаза непривычно обжигает, но слёз нет. Давно нет. Высохли. Но, наверное, в этот миг я бы могла разреветься, если б могла.

То, что Нейман стоит позади, я понимаю, потому что затылок жжёт. Мурашки по коже бегут от макушки в затылок, по голой спине и кидаются в пальцы ног. В солнечном сплетении что-то ёкает и кружит. Томительная щекотка – неправильная, но такая волнительная.

Я же его ненавижу. Разве я могу чувствовать его присутствие вот так остро, до прерывистого дыхания, когда воздух в горле становится горячим и тягучим, как мёд?

Я оборачиваюсь. Медленно. Наверное, я скриплю, как Мотя, всеми позвонками, но мне кажется, что в теле костей не осталось. Я плавная и упругая и почему-то очень живая. Давно забытые чувства.