Семь Нагибов на версту

И таки да. Мы поехали. Нет, мы понеслись. В окно я не смотрел — мелькавшие на огромной скорости деревья сразу слились в одну полосу, и меня стало укачивать. Еще и водила врубил какую-то веселую музыку, от которой тоже тошнило. Два в одном, остановите, Вите надо выйти! Но сказать ему об этом я не мог, потому как боялся раскрыть рот — все же у меня слабый желудок.

А мы неслись, через дворы, через какую-то стройку. Один раз, кажется, проехали через какой-то магазин. Не-не, я не смотрел — просто рекламу услышал. Потом визг тормозов, резкая остановка, меня толкнуло в спину и передо мной с переднего сиденья открылся кармашек, в который я и отправил завтрак.

— Девятнадцать минут и сорок секунд, -гордо сказал он. — Мятная жвачка и влажные салфетки в подлокотнике. Спасибо, что воспользовались нашими услугами.

— Благодарю вас, — расплатившись, я вышел наружу и едва не рухнул. Земля под ногами будто ходила волнами — пришлось схватиться за фонарный столб. А такси, весело взвизгнув покрышками, бодро укатило в даль в поисках нового смертника. Впрочем, водитель был крут — может, ему работу предложить? Меня ж с ним никакие враги не догонят!

Минут пять я приходил в себя, делая глубокие вдохи и выдохи, пытаясь унять бешено стучащее сердце и ноющий желудок. Но я справился. Посмотрев на мрачное здание Тайной канцелярии, я направился внутрь, потому как Нагибины ничего не боятся.

Здание Тайной канцелярии даже в ярких лучах солнца источало холод и неясную угрозу. Каждый, кто хоть раз оказывался в тени, отбрасываемой этим угрюмым серым строением, ощущал всю зыбкость человеческого бытия. По слухам, бродившим в народе, основная часть секретной службы располагалась глубоко под землёй. О бесчисленных подвалах и темницах, в которых подвергали изощренным пыткам злодеев и преступников, слагали страшные легенды. И доля правды была даже в самых невероятных выдумках. Оплот государственной безопасности, стоящий на страже интересов империи и всего простого люда. Сюда попадали не только подозреваемые в шпионаже, заговоре или покушениях на жизни высокопоставленных особ. Маньяки, убийцы, отличавшиеся особой жестокостью и бесчеловечностью — здесь их настигала заслуженная кара, на них оттачивали свое кровавое мастерство палачи…

У входа в обитель закона меня встретил Василий Одоевский — один из самых суровых и непримиримых борцов со злом, с недавних пор не просто рядовой дознаватель, но правая рука и незаменимый помощник князя Ромоданова, официального главы имперской Тайной канцелярии. Но как говорили, на самом деле властвовал тут совсем другой человек, чье имя вслух не произносилось, а князь был всего лишь ширмой, которая пережила немыслимое количество покушений. Но меня это интересовало мало — я тут, слава богам, совсем по другой причине.

Пока мы шли по темным и зловещим — а как иначе? — коридорам, я с интересом смотрел на спину идущего впереди меня человека. Его историю я знал, впрочем, как и многие другие. И была она жуткой.

…К решению служить интересам государства именно в Тайной канцелярии Вася Одоевский пришёл спустя месяц после закончившейся войны родов. Тогда они сильно сцепились с княжеским родом Бахметьевых, которые даже по меркам Нагибиных считались кончеными отморозками, не брезгующими ничем. Под конец, когда уже вроде все шло к подписанию мира, наследник рода выкрал младшую Одоевскую и надругался над ней. Девушка, не вынеся позора, вскрыла себе вены. Шпион в их клане поздно узнал об этом, но все же смог передать информацию главе Одоевских. Страшным ударом семь архимагов рода обрушились на Бахметьевых, вырезав их род под корень, не щадя ни женщин, ни детей. И тогда Вася, почернев от горя, решил бросить все и уйти служить империи.

В благородном семействе, узнавшем о желании наследника, разразился огромнейший скандал. Гневно топорща пушистые усы, глава рода метал громы и молнии не хуже своего дальнего родственника, канцлера Российской империи. Пока женская половина дома утопала в слезах, Одоевский старший грозил упрямо молчащему сыну всевозможными карами, от банальной порки розгами до лишения наследства и титула… Потом, устав от словесной бури, он бессильно свалился в вовремя подвернувшееся кресло и с печалью посмотрел на своего отпрыска… Ещё не оправившись от одной жестокой потери, он чувствовал неотвратимое приближение следующей. В заострившихся, резко постаревших чертах сына он не узнавал беззаботного юного балагура, которым тот был ещё совсем недавно. Перед ним сидел, упрямо сжав тонкие губы, худощавый до истощенности мужчина с цепким, пронзительным взглядом, проникающим прямо в душу… На миг он ощутил себя просвеченным насквозь, со всеми тайными мыслями и желаниями, побуждениями и секретами… Встряхнув головой, чтобы избавиться от наваждения, он тихонько, почти жалобно произнес сорванным голосом: