Читаем Семь ликов Японии и другие рассказы полностью

Конец «Расёмона»также свидетельствует об этом: всеохватывающая иллюзорность вещей не освобождает нас от нашего сочувствия, она есть истинная причина такой же всеохватывающей человечности. «Гэндзи-моногатари» [78], шедевр японской литературы, уже наполнен всевозможными противоречиями – не только в характерах его персонажей, но также и в непреложности времени и места.

Эти противоречия возникли отнюдь не по недосмотру писательницы (в чем в подобных случаях обвиняют Гомера). Она пристально следит за той действительностью, которая переходит границы иллюзорного видимого, прославляемого ею с такой любовью и грустью. Она погружается в мечту о том, что все одинаково значимо и ничто не безразлично. Мир в этой мечте становится тем, чем он видится из окна, – картиной мира.

– И только лишь? – спрашивает Меланхолия.

– Но никак не менее того, – отвечает Удивление.

<p>Двойной агент на Дэдзиме <a l:href="#n_79" type="note">[79]</a></p>

За последние недели мне довелось много ездить по делам, связанным с Японией, в результате чего родились некоторые сравнительно-культурные идеи, основанные на моем субъективном взгляде (как бы подаренные мне). Я выступал перед интересующимися, но несведущими людьми как один из знатоков, вроде вас, но только все-таки как писатель, с которого спрос невелик, а не как солидный ученый с дипломом этнолога. Когда же я храбро согласился выступить перед учеными-японистами, я надеялся отделаться авторским чтением, то есть ограничиться той формой выступления, которая придала бы моему невежеству сократовский оттенок. Литература, по сути, состоит из фраз в форме вопросов; ее притязания одновременно нахальнее и скромнее текстов специальной литературы. Она освещает свой предмет лишь с помощью образов,которые может ему придать. И можно считать общепринятой договоренностью, что, когда речь идет о Японии, сходство с реальной страной под таким названием хоть и не «случайно» или вовсе «непреднамеренно», как гласит известная сальваторская оговорка, но знаменует собой необходимость другого рода, то есть такую, какую автор может обосновать только с помощью своейистины и при этом претендовать на интерес к ней.Нечто, что, по Максу Фришу, разрешено только тогда, когда оно удается.

От организаторов этого конгресса я уже получил «добро» на небрежность, когда некий злой демон устроил так, что на прошлой неделе я попал на крупную берлинскую выставку «Япония и Европа в 1543–1929 гг.». Ошеломленный и переполненный чувствами, я все же решусь по велению моей кальвинистской цюрихской совести, вопреки цейтноту, подвергнуть увиденное некоторым сомнениям, добавив в бочку меда ложку дегтя. Многие из вас еще посетят эту сокровищницу сравнительных искусств и увидят еще отчетливее, чем я, что пластически оформленные ответы вызывают лишь еще более сложные вопросы. Все, что я могу сделать здесь и сейчас, – это предложить вам некоторые из тех вопросов, которые возникли у меня и которые, как мне бы хотелось, вызвали бы у вас интерес. Громко удивляться – это привилегия детей, но и обязанность мудрых. Находясь на нейтральной полосе между ними, я беру на себя смелость воззвать к вашей компетенции и попросить вас вместе со мной остановиться перед картиной, изображающей знаменитый искусственный остров. Как там все было с Дэдзимой на самом деле?

Мне не нужно рассказывать вам историю и предысторию изоляции Японии от внешнего мира и решения этого вопроса в гавани рыбацкой деревни Нагасаки [80]. Что меня интересует сейчас, так это эффективность, с самого начала зиждущаяся на модели двойного агента. Любое передвижение осажденных на острове мужчин, представителей Объединенной Ост-Индской компании, всецело зависело не только от принципиального разрешения сёгуната, но еще и в большей степени от компетенции переводчика, этой ключевой фигуры межкультурных связей. Но еще больше, чем иностранцы, от него зависят власти его собственной страны. Переводчик – их исполнительный орган на новом и незнакомом поприще, они обязательно должны полагаться на его лояльность, но полагаться не слепо. Переводчик исполняет свое предназначение посредника только тогда, когда достаточно ловко обслуживает обе стороны. Но он не должен просто стоять, как надежная стена, он должен еще и пропускать, как дверь, и, как бы строго ни была предписана ширина этой двери, на практике он определяет ее сам. Переводчик может быть полезен своей системе только как противодействующая (в определенных рамках) сила, это значит, что его наделяют как доверием, так и недоверием в равной степени. Его подчиненное положение находится в сильном – и опасном для него – несоответствии с его реальным весом.

Перейти на страницу:

Похожие книги