Семь легенд мира

Воин, тяжелый и до странности подобный в своем нелепом одеянии юга упомянутому зверю заворочался, осматривая зал и выбирая хоть какое оружие подстать руке. Углядел секиру, уверенно прошел, снял ее со стены под заинтересованный и даже испуганный шепот. Подбросил, вроде бы играючи, поймал, тем превратив шорох голосов в нестройный выдох «о-ох». Довольно кивнул – хороша, годится.

Шорнах плотнее уселся на ставшем неудобным троне, толкающем в плечи слишком прямой спинкой, словно приглашая покинуть чужое место, не по праву занятое. Устроил руки на широких резных подлокотниках, оплетая пальцами шеи деревянных птиц, будто стараясь их придушить… Он следил за цепкой походкой огромного чужака с растущим беспокойством. Когда массивная сталь невесомо взлетела, приметно побледнел и даже прикрыл глаза на миг. Почудится же такое! Вниз секира пошла, с гудением разрывая воздух. В рассказах о Милооке описан «голос большого лезвия», но своими ушами его из сидящих никто не слышал, кроме стариков, вроде буркнувшего своим отнюдь не иссякшим с возрастом басом «Любо!» Дарена Брова. Шорнах вжал голову в плечи, не веря тому, что уже знал наверняка.

Скорлупа доспеха и не хрустнула толком, издав настоящий звук лишь в падении, когда две, на взгляд совершенно равные, половинки с гладкими срезами сокрушительно зазвенели-загудели по мрамору пола. В тишине зала их движение пристально и почти недоуменно рассматривали все, не понимая, что теперь делать с невозможным. Когда последний отзвук погас, тот же неугомонный Ведом уверенно припечатал ладонью стол. Он ничуть не растерялся.

– Вот у нас и появился князь, – сообщил он остальным очевидное для себя. – Уж всяко получше этого охальника синегадского будет. Да и хватит ему в наместниках ходить, над нами куражиться! Располовинил начисто, не хуже Топорщика нашего памятного. А при том-то князе заговоры быстро пресекались.

Шорнах удивленно поднял взгляд к галереям, где замерли лучники, не подумавшие даже наказать наглеца за прямое оскорбление его, наместника. Вопреки заранее условленному с охраной и уже дважды повторенному жесту! Попытался что-то сказать, но не успел. Пока все следили за панцирем, разрубивший его воин добрался до занятого наместником трона. Секира взлетела, снова загудела сердито и низко.

– Совести у тебя нет, – возмутился «посол», демонстрируя знание языка вендов не способной оценить этот факт знати, замершей статуями. – Во-первых, кресло испортил, а ему две сотни лет. Во-вторых, и главных, я собирался его зарубить еще на болоте. С вами, медведями, одна морока. Чуть отвернешься и не знаешь, чего ждать… точнее знаешь, и наверняка!

– А что, по-твоему, два раза «траурный ужин» собирать? – усмехнулся Яромил, с немалым удовольствием избавляясь от «намордника» и заодно – чалмы. С лязгом опустил секиру на стол, разметав посуду, осмотрел не способный еще вздохнуть зал. – Извини, дядька Харим, в кои веки ты из логова своего в столицу выполз и на заговор сподобился, а по моей поспешности не пригодилось задуманное. Бердичи, небось, тоже в деле? Я еще как сюда шел, отметил: не худший народ возле тронного зала прогуливается.

– Ага, – почти бессознательно кивнул пожилой Ведом, щурясь и недоуменно рассматривая ожившего князя. Прокашлялся, задумался, снял с головы соболью шапку, надетую ради сугубого неуважения к наместнику. – За дверьми сразу и стоят они, значит… Тьфу на тебя, все мысли в голове дыбом! Что я говорю-то? Ага… с полсотни там верных людей. – Он нащупал хоть одну не успевшую растаять в мутном недоумении мысль и взялся перечислять: – Бердичи все, десять душ, шибко злые и с немалой подмогой охрану у ворот вразумляют. Быковичи тоже здесь, и Снежские, и иные. Не люб нам этот, чтоб ему, король… был.

– Вот и займись, – Стояр наконец усадил свою Ладу, которую прежде усердно прикрывал собственной широкой спиной от лучников, размотал чалму и бросил Ведому. – Тонковат флаг, а пока и этот сойдет. До чего дошел – птичье гнездо на голове второй день таскаю.

– Эк ваши светлости в навьем мире подкоптились, аж бронзовые. – Оттаял, зашевелился и довольно откинулся в кресле сосед Ведома. – Что, князей через речку Смороду в обратный путь отпускают, коль дела не закончены? Всем скопом, что особенно приятно!

– Меня Миратэйя с полдороги вернула, она снавь, и навек наш род перед ней в долгу, – уважительно кивнул Яромил на маленького «писаря» юктасского «посольства». – Теперь вот тоже увязалась, непоседливая, чтоб от стрел беды не вышло. Она их умеет уговаривать безвредно осыпаться осенней листвой. А до навьего царства, добрый Барза, я не добрался, у моста на тот свет, что из Блозя начинается, этот гнилец дохлый три года в подвалах продержал, потешаясь. В лето собирался «демоном» объявить и пожечь тут, в Янде, принародно. Ваши, выходит, лучники на галерее, вон как их приморозило, и без снави стрелы из рук роняют!