Просто потому, что он был здесь. Человек, который поступил правильно. Сделал то, чего требовали обстоятельства. Ему не за что было извиняться. Не за что себя корить. Мне не в чем его упрекнуть. Но, святые боги, только бы он не подошел! Только бы не надумал поздороваться, сказать, что рад меня видеть, или — того хуже — все-таки попросить прощения. Ибо в этом случае я за себя не ручалась. Зеркала в бальном зале встречались на каждом шагу: модницам и щеголям надо убедиться, что они выглядят как должно, а танцующим — мельком уловить собственное кружение. Так что я сначала развеяла бы Итана в прах, а уже потом сообразила, что делаю что-то не то.
Когда сидишь в одиночной квадратной камере без окон, где от стены до кровати можно сделать всего-то пару шагов, любое движение воздуха, игра света и тени кажутся событием. Заползший через незнамо откуда взявшуюся крохотную щель муравей — практически подарок судьбы. О таких интересных гостях, как крысы, можно только мечтать. Волей-неволей радуешься появлению самых ненавистных людей — тюремщиков, приносящих еду и питье, потому что они хоть как-то нарушают душащее однообразие. И единственное, что держит на плаву, — это воспоминания. Когда будущего нет, а настоящее ограничено тесной каменной клеткой, только прошлое помогает сохранить рассудок.
А потом тебе приносят письмо. Небывалое везение, поскольку людям, обвиненным в таких преступлениях, обычно не пишут. А если и пытаются, кто станет утруждаться и относить послания осужденным, заочно вычеркнутым из жизни? И вот ты, счастливица, вскрываешь конверт дрожащими пальцами и сначала просто с удивлением обнаруживаешь, что еще не разучилась читать. Что эти витиеватые символы по-прежнему что-то означают. И лишь потом, щурясь при слабом магическом огоньке, начинаешь осознавать смысл слов. Прости… Ты, несомненно, поймешь… Я не мог поступить иначе… Помолвка расторгнута.
И вот, казалось бы, какая, к чертям, помолвка, если тебе нет и не будет выхода из казенного дома? И какое имеет значение, что происходит там, за прочными стенами, которые навсегда отгородили тебя от мира, а мир от тебя? Но я жалею лишь об одном: что в камере нет зеркала и я не могу испепелить письмо. Хочу хотя бы разорвать его на много частей, но представляю себе ухмылки охранников и воздерживаюсь даже от этого выражения эмоций. Просто бросаю листок в угол — и взгляд еще долго будет возвращаться к нему день за днем. А пока кажется, что потолок опустился ниже и стены потихоньку сдвигаются к кровати. И рано или поздно тебя точно расплющит. Но этого никто не заметит, и стражники так и продолжат приносить питье и еду. Ибо как им заметить расплющенный разум человека, которому больше не за что уцепиться в этом мире? Потому что где-то там, за оградой, кто-то другой поступил правильно…
Я вздрогнула, расправила плечи, стараясь нехитрыми физическими движениями отогнать мысли, которые плавно переходили в транс. И случайно повернула голову туда, куда не следовало. Он меня заметил. Заметил — и теперь не сводил глаз. И кажется, набирался решимости, чтобы подойти.
Даже самый сильный маг — не более чем человек. Даже самая самодостаточная личность, которой ничего не может предложить сам король, имеет свои слабости. Какие именно и как они проявятся — другой вопрос. Один разревется, второй перережет себе вены, а третий уничтожит весь мир. Из этих вариантов последний был мне наиболее близок, но, к счастью (для меня и для мира), до этой степени отчаяния я не дошла. И потому просто стояла приросшая к месту и пассивно ждала. Вот Итан уже оторвался от статуи, вот сделал в моем направлении один шаг, другой…
— Вы позволите вас пригласить, госпожа Блэр?
Хрипловатый, едва знакомый голос вывел меня из состояния ступора. Словно до сих пор я была окружена вакуумом, а теперь пустота снова наполнилась яркими цветами камзолов и платьев, звуками музыки, запахами дамских духов.
— Иоланда, — поправила я, подавая Кейлу руку в тот самый момент, когда Итан открыл было рот, чтобы ко мне обратиться.
И мы с деканом факультета стихий проследовали к центру зала, чтобы пополнить ряды танцующих. Итан исчез из моего поля зрения, но я успела заметить Орвина, который, оказывается, тоже успел подойти совсем близко и теперь провожал нас с Кейлом разочарованным взглядом. Хотел обсудить какую-то очередную деталь расследования, что ли? Ну, так времени еще предостаточно, да и обязательно ли заниматься этим на балу?
— Как вам здесь нравится?
Декан начал разговор весьма традиционно, но почему бы и нет? В сущности, как еще беседовать с малознакомыми людьми? Я мысленно отметила, что ведет он хорошо и нарядный камзол синего цвета весьма ему шел, прекрасно гармонируя с цветом глаз… Смотрелся наряд не так идеально, как на придворных, менее кричаще и менее… кукольно, что ли? Иными словами, на общем фоне Кейл слегка выделялся, и то же самое можно было сказать о его коллегах. Но мне это нравилось.