Семь храмов

— А ваши родители? Разве они не одобряли этой вашей увлеченности?

— Они не могли взять в толк, как можно копаться в прошлом, когда со всех сторон напирает настоящее. Но против моего поступления в университет они возражать не стали, только плечами пожали. Возможно, если бы… Да нет, вряд ли. К тому времени они давно уже разошлись.

— Вас это наверняка мучило. Впрочем, я думаю, вы не нуждались в их поддержке. Или я ошибаюсь? Как получилось, что вы бросили учебу?

— Я не знал, что делать дальше. Все для меня утратило смысл. Но я не хочу говорить об этом — это тоже прошлое.

— Утратило смысл, говорите? И все же, как мне кажется, вы не изменили своего отношения к прошлому — великому романтическому прошлому.

— Да, верно, эта моя тяга никуда не делась, но не исключено, что она вредит мне. К чему все это в наши дни?

— Своими рассуждениями вы сбиваете меня с толку. Я понимаю, что вам это неприятно, но не могли бы вы хотя бы намекнуть, что вы имеете в виду? Ваши объяснения помогут мне, а вы ведь хотите этого, вы сами так только что сказали.

— Да я, видите ли, тоже теряюсь и не знаю, что говорить. По-моему, это было что-то вроде бегства, бегства ребенка, недовольного домашней обстановкой, войной между родителями. «Недовольного» — это слабо сказано, скорее это можно было бы назвать… Попытайтесь представить себе мою тогдашнюю ситуацию. То, что окружало меня, я ненавидел, а будущее сулило сплошной ужас — надежды не было никакой. Я между тем нуждался в тихой пристани для своих раздумий, я хотел избежать утесов тоски и водоворотов безнадежности. И я начал искать одиночества, меня тянуло к развалинам средневековых замков. Там все уже раз и навсегда произошло, история была уже написана. Однако не вся, для фантазии места оставалось достаточно. Я проводил там много времени, причем замки должны были принадлежать мне одному. Помню, как-то я полдня провел под старинными стенами в ожидании, когда некое семейство, устроившее в замке пикник, уйдет оттуда. В другой раз я отправился в запретную зону к руинам крепости, куда нельзя было ходить посторонним, потому что поблизости располагался военный аэродром. Мне пришлось быть очень осторожным, за такие вещи грозило исключение из школы — и это в лучшем случае. В худшем же меня прямо на месте мог застрелить патруль. Меня не поймали, но мать очень ругалась, говоря, что я шатаюсь где ни попадя и потому плохо кончу. В этом она, кажется, не ошиблась.

— Да ладно, вам не на что жаловаться. Неужели все у вас складывается так уж неудачно? Расскажите лучше, чем вы в этих замках занимались.

— Боюсь, особенно мне вас удивить нечем. Клады я не искал да и ради сладкого страха перед привидениями тоже туда не ходил, эти глупости мне были чужды; я говорю так, невзирая на то что среди древних руин мне доводилось слышать, видеть и переживать совершенно поразительные вещи. Впрочем, я сомневаюсь, что о них стоит говорить. Не хочу, чтобы это прозвучало как рассказ о каком-нибудь спиритическом сеансе.

— И все-таки попробуйте.

— Как я уже говорил, я и сам не знаю, что это такое. Единственное, что я могу сделать — это привести вам пример. Когда мне было то ли четырнадцать, то ли пятнадцать, я отправился в замок Троски, чтобы подобраться к башням с южной, неприступной стороны — прямо по скале. Сначала все шло хорошо, я поднимался вверх по лесистому склону, опираясь на самодельную трость. Потом мне пришлось цепляться за корни и камни, таким крутым стал подъем, тропинка же все больше сужалась и наконец исчезла совсем. А наверху деревьев уже не было — только голая растрескавшаяся скала. Я знал, что если продолжу подъем, то поставлю на карту свое здоровье или даже жизнь, но не догадывался, сколь опасным окажется это приключение для моего рассудка. Произошло все неожиданно: в тот самый момент, когда я почти у подножия замковой башни прижал руки к жесткому, знакомому на ощупь и приятно нагретому солнцем камню, погода резко изменилась. У меня заныли суставы, холод проник, казалось, к самому сердцу, мне дуло в спину, в ушах завывал ветер, а на шею упали первые капли дождя.