Семь камней

– Послушайте, преподобная мать: во-первых, Клэр Фрэзер – жена отца Джоан. Но не ее мать.

Острые черные глаза моргнули.

– И во-вторых, мой кузен Джаред сказал мне, что Клэр Фрэзер была известна как э-э… Белая Дама, когда жила много лет назад в Париже.

Мать Хильдегарда сердито зацокала языком.

– Ничего подобного! Вздор! Но верно то, что такие слухи действительно ходили, – ворчливо согласилась она и забарабанила пальцами по столу. Пальцы были узловатыми от возраста, но удивительно гибкими, и он вспомнил, что мать Хильдегарда была музыкантшей.

– Преподобная мать…

– Да?

– Я не знаю, связано ли это как-нибудь – вы знаете некого графа Сен-Жермена?

Старая монахиня и без того была цвета пергамента, но тут побелела как кость, а ее пальцы схватились за край стола.

– Да, – ответила она. – Скажите мне – и быстро, – какое он имеет отношение к сестре Грегори.

Джоан в последний раз ударила ногой в дверь, потом повернулась и прислонилась к ней спиной, тяжело дыша. Комната была огромная, она занимала весь верхний этаж дома, хотя колонны и балки указывали место, где были снесены перегородки. Пахло там странно, а выглядело еще более странно.

– Дорогой Майкл, защити меня, – прошептала она, перейдя от волнения на гэльский. В углу стояла роскошная кровать с горой подушек и подушечек, с резными столбиками и тяжелыми занавесями и фестонами, расшитыми золотыми и серебряными нитями. Неужели граф – он скажет ей свое имя или, по крайней мере, титул, когда она спросит – регулярно приволакивал сюда молодых женщин для своих порочных развлечений? Ведь наверняка он поставил тут эту кровать не в ожидании появления Джоан – возле кровати стояла всевозможная дорогая мебель с мраморным верхом и ужасными позолоченными ножками, которые выглядели так, словно принадлежали до этого какому-то мифическому существу с большими загнутыми когтями.

Он сказал ей самым будничным тоном, что он маг и волшебник и чтобы она ничего там не трогала. Она осенила себя крестным знамением и отвела взор от столика с ужасной ножкой. Может, граф заколдовал мебель и она оживает и бегает по комнате с наступлением темноты? Мысль об этом прогнала ее в дальний конец комнаты, и Джоан прижалась к стене, крепко сжимая в руке четки.

Эта половина комнаты показалась ей не менее страшной, но, по крайней мере, тут ей не чудилось, что разноцветные стеклянные шары, колбы и реторты сами собой вот-вот придут в движение. Зато отсюда исходили самые неприятные запахи: чего-то похожего на смесь горящих волос и патоки, а также еще чего-то резкого, от которого закручивались спиралью волоски в носу. Но за длинным столом, на котором были разложены все эти неприятные вещи, находилось окно, и она подошла к нему.

Большая река – Сена, так назвал ее Майкл – была совсем рядом. При виде лодок и людей Джоан слегка успокоилась. Она оперлась о стол, чтобы приблизить лицо к окну, но угодила ладонью во что-то липкое и отдернула руку. Тогда она наклонилась осторожнее. Изнутри окно было загорожено решеткой. Оглядевшись, она увидела решетки и на остальных окнах.

Пресвятая Дева! От кого отгородился этот человек, кто сюда полезет, скажите на милость? Мурашки побежали по ее спине и рукам, а ее воображение мгновенно подсунуло ей видение летающих демонов, которые мчатся ночью по улицам и бьют кожистыми крыльями в окна. Или – Отец Небесный! – может, решетки удерживают в комнате эту странную мебель?

Увидев нормальный стул, она рухнула на него и, закрыв глаза, принялась горячо молиться. Через некоторое время она вспомнила, что надо дышать, а потом к ней вернулась способность думать, и она вздрагивала уже лишь изредка.

Он не угрожал ей. Не обижал ее, в самом деле не обижал, лишь закрыл ее рот ладонью, а другой рукой схватил за талию и потащил с собой, а потом сунул в карету, шокирующе подтолкнув рукой под зад, хотя сделал это не в порочном смысле.

В карете он представился, кратко извинился за неудобство – неудобство? он смеется, что ли? – а потом схватил ее за руки и, внимательно глядя ей в лицо, сжимал их все крепче и крепче. Поднес ее руки к своему лицу, так близко, что ей показалось, будто он собирался либо понюхать, либо поцеловать их, но вскоре отпустил и нахмурил лоб.

Он игнорировал все ее вопросы и настойчивое требование вернуть ее в монастырь. Казалось, он даже забыл про нее и над чем-то сосредоточенно размышлял, выпятив губы, пока она сидела, сжавшись в комочек, в углу кареты. А потом он притащил ее сюда, кратко сказал, что ее никто не обидит, добавил немного про то, что он своего рода волшебник, и запер!

Она была напугана, она негодовала. Но теперь, немного успокоившись, она подумала, что вообще-то не очень боялась его и что это даже странно. Ведь ей, наверно, следовало его бояться?

Но она поверила, когда он сказал, что не причинит ей вреда. Он не угрожал ей, не запугивал. Но если это верно… что он тогда хотел от нее?