–
– Ваш? Прошу прощения, я не должен был спрашивать. – Доктор убрал свои инструменты и встряхнул свой черный бархатный тюрбан.
– Я хочу – мне нужно поговорить с ней. Сейчас.
Доктор раскрыл было рот, чтобы возразить, но потом оглянулся через плечо.
– Ну… только осторожнее… – Но Майкл уже стоял в спальне возле кровати.
Она была бледная. Они всегда были бледными, Лили и Леония, с мягким мраморным сиянием кожи. Но теперь это была бледность лягушачьего брюха, дохлой рыбы на берегу.
Ее глаза провалились и были окружены чернотой. Они смотрели на него, пустые, безжизненные, как и руки без колец, лежавшие на одеяле.
– Кто? – спокойно спросил он. – Шарль?
– Да. – Ее голос был таким же тусклым, как и глаза, и Майкл догадался, что доктор дал ей опиум.
– Это была его идея – попробовать спихнуть ребенка на меня? Или твоя?
Она отвела взгляд и сглотнула.
– Его. – Снова посмотрела на него. – Я не хотела, Майкл. Нет, не то чтобы ты мне не нравился, но…
–
– Ты был мужем Лили. Я не завидовала ей, – искренне призналась она, – но я завидовала тому, что вы были как одна душа. У нас с тобой такого бы не получилось, и мне было не по душе предавать ее. Но… – ее губы, и так бледные, сжались и стали невидимыми, – у меня не было выбора.
Он не мог не признать справедливость ее слов. Шарль не мог жениться на ней, он был женат. В придворных кругах незаконнорожденный ребенок не стал бы фатальным скандалом, но Галантены были из новой буржуазии, где респектабельность ценилась почти так же высоко, как деньги. В случае беременности у нее было два варианта: срочно найти покладистого мужа или… Он старался не смотреть, как ее правая рука лежала на слегка выпуклом животе.
Лучше всего – или проще всего, – чтобы она потеряла ребенка. И это, возможно, случилось.
– Понимаешь, я не могла ждать, – сказала Леония, словно продолжая разговор. – Я попробовала бы найти кого-нибудь еще, но мне показалось, что она знает. Она рассказала бы тебе все сразу, как только встретилась с тобой. Так что я была вынуждена так поступить, прежде чем ты узнаешь.
– Она? Кто она? И что она могла мне рассказать?
– Монашка, – ответила Леония и тяжело вздохнула, словно теряя интерес. – Она увидела меня на рынке и бросилась ко мне. Сказала, что ей нужно поговорить с тобой, что она хочет сказать тебе что-то важное. Я увидела, как она посмотрела в мою корзинку, и ее лицо… вероятно, она поняла…
Ее веки трепетали, то ли от лекарств, то ли от усталости. Она слабо улыбнулась, но не ему; казалось, она смотрела на что-то далекое.
– Так забавно, – пробормотала она. – Шарль сказал, что это все решит – что граф заплатит ему за нее кучу денег, и это все решит. Но как можно решить вопрос с ребенком?
Майкл вздрогнул, словно ее слова укололи его:
– Что? Заплатит за кого?
– За монашку.
Он схватил ее за плечи.
– Сестру Джоан? Как это заплатит за нее? Что ты имеешь в виду? Что говорил тебе Чарльз?
Она заскулила, протестуя. Майклу хотелось встряхнуть ее так сильно, чтобы сломать ей шею, но он пересилил себя и убрал руку. Она рухнула на подушку, словно пузырь, теряющий воздух. Ее глаза были закрыты, но он наклонился и проговорил прямо ей в ухо:
– Граф, Леония. Как его имя? Скажи мне его имя.
Слабая морщинка обозначилась на ее лбу и исчезла.
– Сен-Жермен, – пробормотала она еле слышно. – Граф Сен-Жермен.
Майкл мгновенно поехал к Розенвальду и, пообещав заплатить за скорость, уговорил его немедленно закончить гравировку на потире. Он нетерпеливо ждал и, как только ювелир завернул потир и дискос в коричневую бумагу, отдал деньги и почти бегом направился в монастырь Ангелов.
Он с трудом сдерживал себя, вручая свои дары, и после этого смиренно осведомился, может ли он попросить об огромной милости увидеться с сестрой Грегори, чтобы передать весточку от ее семьи в Шотландии. Сестра Евстасия посмотрела на него с удивлением и даже неодобрением – визиты родственников к новеньким обычно не благословляются, – но в данном случае… ввиду щедрого пожертвования обители от месье Мюррея и месье Фрэзера… разве что на несколько минут в комнате для посетителей и в присутствии самой сестры…
Он обернулся и растерянно заморгал, приоткрыв рот. Казалось, он был в шоке. Неужели она так изменилась в монашеском платье и с вуалью?
– Это я, – сказала Джоан и попыталась растянуть губы в ободряющей улыбке. – Вернее… все еще я.
Его глаза впились в ее лицо, он вздохнул и улыбнулся, словно она потерялась и он снова ее нашел.