Семь камней

Они засмеялись и ушли, оставив ее в безмолвии комнаты и в компании бумаг. Баррикады из книг загораживали стол, на котором она занималась своей магией, призвав тень отца половинкой бокала мадеры, перекрестившись и попросив помощи материнских молитв, после чего взялась за перо.

Натаниэль Твелвтрис, с его склонным к эротике сердцем, сладострастно описал прелести своей возлюбленной. А еще в одном из стихотворений упомянул различные аспекты места, в котором развлекались любовники. Он не подписал его – но под другим стихотворением он написал «Твой навеки, дорогая, Натаниэль».

После некоторых размышлений она наконец решила рискнуть, чтобы устранить все сомнения, и, исписав два большеформатных листа пробными строчками, очинила свежее перо и написала – на ее взгляд, приличной версией стиля и почерка Натаниэля – название для его стихотворения: «Любви Неустанное Цветение: к Празднованию Седьмого Апреля». А внизу, после новых пробных строк: «Твой телом и душой, дорогая Эсме, Натаниэль».

Если ей повезет, никто даже не подумает выяснять, где Эсме, графиня Мелон, была седьмого апреля. Но одно из упомянутых писем графини назначало встречу на эту дату, а подробности места, описанного в стихотворении Натаниэля, совпадали с тем, что Минни знала о месте, выбранном для встречи.

Во всяком случае, стихотворение делало понятным, что у герцога Пардлоу были более чем адекватные причины вызвать Натаниэля Твелвтриса на дуэль. И оно недвусмысленно показывало, что графиня поощряла ухаживания Твелвтриса, если не больше, но не раскрывало истинную суть ситуации, и уж тем более характер Эсме или болезненный шок ее супруга.

Так. Теперь все сделано.

Письма – безмолвные свидетели – по-прежнему лежали перед ней на столе, словно карты таро.

– И что мне делать с вами? – сказала она им. Потом налила себе вина и медленно выпила его, размышляя.

Самый простой выход – и самый безопасный – сжечь их. Но ее остановили две причины.

Первая. Если стихотворения не сработают, письма оставались единственным свидетельством супружеской измены. В крайнем случае, она могла бы отдать их Гарри Кворри, чтобы он сам распорядился ими, как может – или хочет.

Вторая причина. Неотвязная мысль терзала ее сердце. Почему его светлость хранил их? Из чувства вины, горя, раскаяния, ради утешения или как напоминание? Они представляли для него ценность.

Летнее солнцестояние было совсем недавно; солнце все еще висело высоко в небе, хотя колокола Сент-Джеймса уже пробили восемь часов вечера. Минни допила вино и приняла решение.

Она должна положить их на место в библиотеке.

То ли дело было в материнских молитвах, то ли в благотворном вмешательстве матери Марии Анны Агуэды де Сан-Игнасио, но уже через три дня после такого опрометчивого решения Минни представилась возможность исполнить свои планы.

– Какая новость, дорогая! – Леди Бафорд раскраснелась то ли от жары, то ли от восторга и обмахивалась веером. – Граф Мелтон устраивает бал в честь дня рождения матери.

– Что? Я не знала, что у него есть мать. Э-э… я имела в виду…

Леди Бафорд рассмеялась, покраснев еще сильнее.

– Даже у этого невежи Дидро есть мать, дорогая моя. Но вдовая графиня Мелтон не очень часто показывается в обществе. После самоубийства ее супруга она благоразумно удалилась во Францию и с тех пор живет там.

– Но… она вернулась?

– О, я весьма сомневаюсь в этом, – ответила леди Бафорд и взмахнула довольно поношенной кружевной перчаткой, которой промокала лоб. – Тут есть чай, дорогая? Мне остро необходимо выпить чашку, летний воздух так сушит.

Элиза не ждала приказания. Зная любовь леди Бафорд к чаю, она заварила его сразу, как только леди Бафорд постучала в дверь, и уже семенила по коридору с гремящим подносом.

Минни пережидала со всем терпением, на какое была способна, эту церемонию: чай, три куска сахара – у леди Бафорд осталось очень мало зубов, и неудивительно, – большая порция сливок и имбирное печенье, ровно две штуки. Восстановив наконец силы, леди Бафорд промокнула губы, подавила легкую отрыжку и выпрямилась, готовая к разговору.

– Конечно, все об этом только и говорят, – сказала она. – Ведь не прошло и четырех месяцев после смерти графини. И поскольку я уверена, что его мать не планирует появляться на этом балу, решение праздновать ее день рождения… дерзость, но без риска открытого скандала.

– По-моему… э-э… его светлости хватает скандалов, – пробормотала Минни. – Хм… а что вы имели в виду, говоря о дерзости?

Леди Бафорд довольно улыбнулась, ей нравилось демонстрировать свое умение.

– Ну, если кто-то – особенно мужчина – делает что-то неожиданное, всегда надо спрашивать, что стояло за этим. Достигается эффект или нет, намерение обычно многое объясняет.

И в данном примере, – продолжила она, деликатно взяв с тарелки еще одно печенье и макнув его в чай, – я думаю, что его светлость намерен показаться обществу и доказать всем, что он не безумен – что бы там ни было, – задумчиво добавила она.

Минни была не так уверена насчет состояния лорда Мелтона, но послушно кивнула.