Семь грехов радуги

— Неужели так будет? — Чтобы лучше мечталось, я закрыл глаза. — Неужели скоро ничего тайного не останется? Одно явное. И… не мы, конечно, но, допустим, наши дети уже смогут по внешнему виду преступника легко восстановить картину преступления? Определить степень вины.

— Ну, наши-то вряд ли, — усомнилась Маришка, и я мысленно похвалил себя за то, что так ловко увел разговор в сторону от мрачной темы. — Вот Пашкины… У них что-то такое должно быть в генах по определению заложено.

Я усмехнулся, вспомнив, как «наш человек з в милиции» уже и трубку к уху поднести не может без помощи секретарши, и поделился соображениями:

— Он, кстати, сильно продвинулся в этом плане. В смысле будущих детей.

— Не он один… — загадочно произнесла Маришка. И повторила, наверное, для тупых: — Не он один…

— То есть? — Я почувствовал себя тупым в квадрате. В эдаком двумерном, приплюснутом кубе.

— Через неделю спроси, — посоветовала она, чем ввергла меня в состояние окончательного недоумения.

— А… — открыл рот я.

Но Маришка уже перегнулась через край кровати, отыскивая тапочки…

Очередное воспоминание подкараулило меня, когда я, склонившись над раковиной в ванной, разглядывал себя в зеркало. И застигло врасплох: с бритвой в правой руке и с перемазанным белой пеной подбородком.

Такое уже было, вспомнил я. Давно. Нe на заре, как это принято говорить, наших отношений, но и не многим позже. Скажем, в первые минуты после рассвета.

Маришка тогда тоже проснулась в слезах. И не одна… Мы проснулись посреди ночи оба — не сговариваясь, одновременно, с одинаковыми мокрыми полосками на щеках. Именно этот случай имела в виду Маришка, когда пару дней назад сказала, что не помнит, чтобы я плакал раньше. Кроме одного раза…

Мы лежали рядом в темноте и спрашивали друг друга. Ты чего? А ты чего? Ну ладно, сдалась первой Маришка, мне вдруг стало так страшно, оттого что…

Оказалось, даже полная тоскливой нежности мысль, проникшая в наши сны. была одна на двоих. Пессимистическая установка на неудачу. Вдолбленная уверенность, что за все в жизни надо платить. Желательно заранее. А в идеале — только платить и ничего не требовать взамен.

В общем, оба мы опасались, что ТАК ХОРОШО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ДОЛГО!

Однако ведь смогло…

Я ободряюще улыбнулся отражению в зеркале, такая у него была глуповатая растерянная физиономия. Мой двойник ответно дернул щекой и вскрикнул от слабой, но неожиданной боли. Слишком уж острые стали выпускать бритвы: моргнешь не вовремя — останешься без уха.

Одинокая красная капелька лениво выглянула из свежего пореза, коротко разбежалась вниз по щеке и плюхнулась точно в сток раковины. Кап!

Я поморщился и закончил бритье, не отвлекаясь на посторонние мысли.

В четверг, на обратном пути после утомительной «покаянной» поездки к Маришке на работу, мы попросили Пашку притормозить у ближайшего к дому супермаркета. Пашка с радостью притормозил и начал посапывать, уронив многострадальную голову на баранку, раньше чем мы успели выйти из машины. Сказывалась бессонная ночь, выпитое «Клинское» и прочие мероприятия.

Из магазина мы вышли спинами вперед, невидимые из-за горы пакетов с продуктами. Наверное, кому-нибудь со стороны могло бы показаться, что мы таким образом готовимся пережить длительную осаду. На самом деле примерно так оно и было.

На работе Маришке дали две педели отдыха, причем с сохранением содержания. Впрочем, насчет сохранения я не вполне уверен, может, он просто «спаси и сохрани» бормотал, Геннадий свет Андреевич, только очень неразборчиво. Он бы и на месяц ее отпустил без вопросов, их не по фигуре пугливый директор. Хорошо еще, в обморок не грохнулся, когда Маришка решительным жестом швырнула на стол свое сомбреро. А то откачивай его потом. На такую тушу нашатыря нужно как минимум поллитра.

Фрайденталь, когда его отыскали, оказался смелее. Даже пошутил невесело: «Жаль, я-то думал, вы — русалка…»

В общем, общаться после такого ни с кем не хотелось, особенно Маришке. Даже с незнакомым человеком. Даже в очереди за хлебом. Не за себя неспокойно — за окружающих. Мало ли… Не хотелось заражать кого попало непонятно чем. Не станешь же по улице таскаться в марлевой повязке. Да и поможет ли?

Так что все время со второй половины четверга по воскресный полдень я никаких личных контактов ни с кем не имел. Кроме, разумеется, Маришки, с которой мы и так в одной лодке. «Инфекция к инфекции», как тактично выразилась она.

Все примечательные случаи бесконтактного общения с внешним миром свелись за этот период к двум телефонным звонкам и одному письму, доставленному электронным почтальоном.

Признаться, письмо меня особенно позабавило. Оно пришло ночью в пятницу — так поздно, что, скорее, это была уже суббота.

Я как раз закончил рисовать баннеры для одного мелкого заказчика (да и баннеры были не ахти какие крупные, так, кнопки, а не баннеры) и завел модем, чтобы перегнать файлы на нужный сервер. Но прежде чем запустить процесс, бросил быстрый извиняющийся взгляд в сторону покинутого супружеского ложа.

— Аплоад? — понимающе донеслось из-под приподнявшегося домиком одеяла.