Семь футов под килькой

Добролюбов поперхнулся, закашлялся и от испуга заметно протрезвел.

– Да тьфу на тебя, Карамзин!

– Тебе плюнуть не на кого, Добролюбов? Смотри, какой выбор! – Петрик широким жестом обвел зал.

Он и вправду был полон. Разбросанные по всей площади островки голых резиновых тел обтекала густая толпа живых одетых граждан. Принаряженных, напомаженных и надушенных – на праздник же шли!

– Пойду я, – сказал Добролюбов и кособоко ввинтился в пеструю толпу.

– Будет интересно почитать его отзыв об этом мероприятии, – задумчиво сказал Петрик. И тут же встряхнулся, потрепав меня за щечку: – Веселись, моя бусинка, я пока кое с кем поздороваюсь…

– Весело, весело встретим Новый год, – пробормотала я, опасливо поглядев на ближайшую кукольную группу – с двумя блондинками-снегурками и мускулистым Дедушкой Морозом с о-го-го каким посохом.

Стоять у стола, накидывась для храбрости спиртным, было неловко. Я снова взяла бокал с шампанским и двинулась по залу, старательно удерживая на лице подходящее светское выражение – смесь умеренного оживления и легкого любопытства.

– Суворова!

Я оглянулась и вздрогнула, ослепленная вспышкой.

– Не падай! – Знакомый фотограф свободной рукой поддержал меня, но тут же снова схватился за камеру и отвернулся: – Так и сидим! Стоп… Снято!

Упитанная дама в твидовом костюме от Шанель (явно не с китайского рынка!) моргнула, как сова.

– Вы зря тут сели, Вера Дмитриевна, – я дотянулась до пухлой ручки в кольцах и помогла подняться уважаемой чиновнице из Министерства культуры с банкетки, на другом конце которой восседала голая кукла.

– Да нет же, вышло очень органично! – возразил фотограф, с удовольствием рассматривая только что сделанный снимок.

Я взглянула на экранчик, не удержавшись, хихикнула. Отпавшая челюсть министерской дамы и бесстыже разинутый рот резиновой куклы и впрямь гармонировали.

– Я подпишу фото так: «Краевой Минкульт под впечатлением от выставки», – поделился творческими планами фотограф и убежал дальше, фонтанируя щелчками, вспышками и экспрессивными восклицаниями.

– Вот вы где, Вера Дмитриевна! – к даме в твиде подбежала помощница. – Пойдемте, водитель уже ждет…

Представители Министерства культуры малодушно ретировались. Я решила, что не буду им уподобляться и проверю свою нервную систему на крепость, а знания Камасутры – на полноту, после чего отважно начала методичный, как в нормальном музее, обход экспозиции.

Вначале мне было трудно удерживать маску невозмутимости и рвотные позывы, но постепенно ощущения притупились, и где-то на пятой композиции я поняла, что мне уже почти безразличны хитросплетения резиновых тел. С этого момента я больше рассматривала публику, чем экспонаты, и вскоре нашла экземпляр, заслуживающий повышенного интереса и пристального внимания.

Петрик, трепеща ресницами, прилетел ко мне, когда я незаметно разглядывала интересного незнакомца в просвет между резиновыми торсами.

– Ты не представляешь! Все здесь! – возбужденно сообщил мне дружище, сияя. – Я встретил трех своих бывших и еще пару возможных будущих!

– Я тоже кое-кого встретила. – Я приобняла друга и сориентировала его в пространстве. – Смотри между карликом и блондинкой. Узнаешь красавчика?

– Тут целых семь карликов, куда мне… а, вижу. Ой, боженьки! Да неужто?! – Петрик всплеснул руками, прижал ладошки к разгоревшимся щекам, захлопал ресницами. – Я потрясен… Он восхитителен!

Он тут же схватил за руку пробегавшего мимо толстяка в бархате и потребовал:

– Феденька, ты должен нас познакомить!

– С кем? – пойманный Феденька послушно притормозил, тоже посмотрел в просвет между карликом и блондинкой, непроизвольно облизнулся и с сожалением сказал: – Не могу, Петенька, сам не знаю, кто это!

– Как? Я не верю! Ты – и кого-то не знаешь? – ахнул Петрик.

– Ты льстишь мне, противный. – Толстый Феденька смущенно ковырнул носком паркет и одернул на себе длиннополый пиджак, точно юбочку. – Я вовсе не всех… Пока еще…

И, продолжая кокетничать, как девочка, он с ловкостью хамелеона, выстреливающего языком в бабочку, выбросил в сторону руку и вытащил из толпы невысокого брюнета с безупречным пробором в лакированной прическе:

– Степан!

– О, Степан? Я Петр! – тут же представился Петрик.

Степан приветственно вильнул узкими бедрами в тугих эластичных брючках.

– Степан, смотри, это кто тут у нас? – Феденька наладил и брюнета заглянуть между карликом и блондинкой.

– Ой, Феденька, это надо Покровского спросить, я видел, они разговаривали. – Степан аккуратно высвободил из толстых пальцев кружевную манжету и оправил слегка перекрутившуюся обтягивающую рубашку с глубоким вырезом. – Прости, родной, я побегу, мне сейчас с румбой выходить, – и удалился, провожаемый теплым взглядом Петрика, длинным шагом от бедра.

– Покровский ушел уже, – вздохнул толстый Феденька. – Додумался явиться с женой и ребенком! Неловко получилось.

Он смущенно улыбнулся, развел руками, как в поклоне, и задом отступил от нас, моментально утонув в пестрой массе гостей. Из соседнего зала донеслись звуки музыки – что-то знойное, латиноамериканское.