Семь фунтов брамсельного ветра

К тому же, оказалась верхотура. Евгений Иванович мрачно вспомнил:

– У Михаила Светлова, по-моему, есть такие стихи:

Жили были дед да баба
На девятом этаже.
Так как лифт работал слабо,
Оба померли уже…

Ничего себе шуточки! От того, что эта квартира не на девятом, а на седьмом этаже, было не легче. Тем более, что во время перетаскивания вещей лифт останавливался дважды. Грузчики выражались так, что я увела Томчика подальше…

Евгений Иванович без особого сожаления избавлялся от вещей. Томчику подарил трехголовую корягу-чудище, похожую на ту, из фильма. Мне – вспомнив давнее обещание – вручил наконец эскиз со шхуной “Сибирь”. И не маленький, из запаса, а тот самый, со стены. Другим тоже подарил по морскому пейзажу. А жалел об одном: что не будет теперь печки с живым огоньком.

Картину “Город Мишки Дементьева” он к тому времени закончил и повесил теперь в главной комнате. Она сразу бросалась в глаза…

Во время переезда погода испортилась. Весна спохватилась, что начала нас радовать слишком рано. Сделалось дождливо и ветрено. Пришлось снова влезать в теплые куртки. Нам-то ладно, а начавшие зеленеть деревца зябко вздрагивали – как ребятишки в летних рубашонках и платьицах, вскочившие на холод и нечаянно захлопнувшие за собой дверь.

Однако холод продолжался всего неделю. В двадцатых числах лето пришло, кажется, окончательно. Зацвели яблони. Дни сделались жаркие, иногда накатывали короткие трескучие грозы.

Занятия в школе шли уже через пень-колоду, контрольные был позади, мы ходили на уроки как бы по инерции. И никто, кстати, больше не требовал от нас “приличного вида”. Даже Олимпиада…

За три дня до каникул Стаканчик предложил:

– Давайте сходим в Дровяной переулок, все же снимем дом на память и себя рядом с ним. Я зарядил аппарат.

Я уже не отказывалась фотографироваться, кончилось у меня это время – еще зимой, когда снимали “Гнев отца”.

Мы позвонили с автомата Томчику, потом зашли за Лоськой и всей компанией пешком двинулись вдоль Таволги. Теперь там не было сугробов и просохли тропинки. Река под безоблачным небом выглядела голубой и почти чистой, старинный заводик на том берегу был больше, чем всегда, похож на рыцарский замок. Я подумала, что пейзаж перед окнами ППЦ будет неплохой…

Огород, который был при доме Ступовых, спускался к самой реке. Раньше можно было подняться к дому по пологому склону, между грядок. А теперь…

Теперь мы увидели, что нельзя. Дома не было. Была громадная груда бревен, досок и кровельного железа. Причем сдвинутая почти к самой воде. Позади груды рычал и чихал бульдозер. Он, кажется, пытался давить на развалины, чтобы совсем их столкнуть в реку. Другой бульдозер стоял выше по склону, у его гусеницы возился дядька в замызганном камуфляже.

В общем-то ничего неожиданного мы не увидели. Это должно было случиться. И все же стало горько. И потому, что не успели, вообще…

Мы стороной обошли развалины и скрежещущий бульдозер. Поднялись мимо поваленного забора – туда, где стоял другой бульдозер. Встали от него неподалеку.

– Все-таки я сниму, – виновато сказал Стаканчик. – То, что осталось. И давайте вас на фоне… этого…

Мы послушно встали шеренгой. Летний день уже не радовал. Пахло старым деревом и развороченной землей. Уйти бы скорее…

Стаканчик щелкнул раз, другой. Потом встал на мое место, а я взяла аппарат… Я тоже успела нажать два раза, и в этот момент раздался громкий рык:

– Чё тут крутитесь, паразиты! Делать не хрена?

Это дядька, что возился у гусеницы, теперь распрямился и глядел на нас волком.

– Вам-то что! – взъелся в ответ Лоська и выпятил грудь с красным кораблем.

– Ты поговори, сопля зеленая!

Воспитанный Стаканчик порозовел и сказал:

– Мы снимаем остатки дома, в котором жили наши друзья. Разве мы вам мешаем?

– Мешаете! Пошли на…

– Хам какой, – произнесла Люка тоном Олимпиады Андриановны. И добавила заботливо: – Томчик, не слушай дядю…

– Щас уши оборву, щенки!

– Оборвал один такой, – сказала я, холодея щеками. – И пришил себе… – Посмотрела на Томчика, сдержалась.

Дядька подбросил в руке разводной ключ, качнулся было к нам, но раздумал. Понял, видимо, что не догонит. А если догонит – не справится.

Из-за бульдозера вышел еще один мужик – более опрятного вида, в пиджаке. “Прораб”, – почему-то подумала я.

– Саня, ты чего шумишь?

– Шляются тут! – гаркнул опять расхристаный камуфляжный Саня.

Прораб мельком глянул на нас.

– Да ладно тебе. К машине-то не лезут…

– Наглые больно…

– Идем. Вон у ребят все готово, – сказал Прораб. “Ребята” с нижнего бульдозера выключили мотор и, видимо, собирались перекусить. Накрыли газетами ящик, расставили на нем банки, кружки и термоса, приглашающе смотрели вверх. Саня и Прораб пошли к ним по тропинке среди цветущих одуванчиков.

Люка вдруг сказала вслед:

– Вы мусором всю реку завалите. А кто будет чистить?

Прораб посмотрел через плечо.

– Чистить, девочка, это не наша забота. Это проблемы другой фирмы.

– Вот так ваши фирмы и загадили всю страну, – вежливо заметил Стаканчик.

– И правда наглые, – сказал Прораб Сане. – Ладно, пошли…