Семь домов Куницы

В исправительном доме мы также обязаны были учиться. И что? И ничего. Всё пролетало сквозь нас практически без следа, как будто в наших головах был постоянный сквозняк. За что и не прекращался дождь «неудовлетворительных». Он не впечатлял, ученикам были безразличны оценки. Мы не хотели хотеть, не было мотивации, не помогали ни уговоры, ни наказания. Таким образом к четырнадцати годам жизни я всё ещё торчала в четвёртом классе, где пустила корни три года назад, ещё в качестве депозита камеры передержки нежеланных детей. Кукле за то же самое время удалось закончить второй, у других положение было не лучше.

— Никаких «можем», Куница! Должны. Это ваш капитал на будущее, — сообщил Урсын особенным голосом, предназначенным для неординарных случаев.

На самом же деле ему была абсолютно безразлична наша подготовка к будущему, не связанному со спортом. Мне она тоже не сгоняла сна с век. Мне шёл пятнадцатый год, и мир не менялся. Он продолжал существовать таким, каким был, и таким должен был оставаться всегда. На такое видение действительности не оказывали влияния мои многочисленные переселения из Дома в Дом, моё короткое беспризорничество и последствия этой свободы, заключение в исправительную колонию.

Жизнь совершалась сегодня, будущее — завтра, далее простирался туман. К нему добавлялись такие понятия, как совершеннолетие, уход из детского дома, освобождение из исправиловки, как и мечты об овациях стадионов, всё остальное и когда‑то за пределами клубного интерната.

— Мы будем посещать, пан тренер, — заверила Кукла.

— Вы должны окончить школу.

— Не смешите меня, пожалуйста, пан тренер, — попросила я.

— Этого требуют органы правопорядка! — Урсын только сейчас огласил очередное условие, самое болезненное: одна, единственная двойка в числе годовых оценок означает безоговорочную отправку обратно под замок.

— Почему вы сразу не сказали! — меня распирала злость и ненависть к людям, осуществляющим надо мной власть посредством такого гадостного момента.

— А ты как думаешь, почему?

— Вы ждали, пока я сама всуну голову в ярмо, — мне хотелось плакать. Ещё несколько месяцев назад возвращение в камеру я приняла бы с фаталистическим отречением, даже с сожалением, но без отчаяния, и могла бы потом жечь картофельную ботву на осенних полях какого‑то безразличного мне хозяйства, которое всегда найдётся поблизости от какого-нибудь Дома.

Полгода назад мне нечего было терять, но после весны в интернате клуба и после лета на Озере, было что. Вероятно, на это и рассчитывали специалисты от перевоспитания малолеток и поэтому отпустили нас как бы на волю, снабдив соглашение с клубом дополнительными оговорками.

— Ну‑у‑у, вы что-нибудь придумаете, — очень хотела верить Кукла.

— Я уже придумал. Будете изучать полеводство, — сообщил Урсын и даже не поинтересовался, есть ли вопросы.

Он выбрал для нас вечернюю школу повышения квалификации сельскохозяйственных кадров только потому, что она находилась поблизости от клубного интерната.

Школа защищалась от нас.

Разумеется, нашего происхождения, делишек, за которые нас посадили в колонию для несовершеннолетних, и освобождения из‑под замка невозможно было скрыть, что Урсын наверняка бы и сделал, если бы мог.

Директор даже не захотел на нас посмотреть, ему хватило вида личных дел, посиневших от печатей, и арестантских фотокарточек, на которых у каждого морда, а не лицо. Так подставляли своих подопечных органы правосудия! Фемида! Тогда я не знала ещё, кто такая эта подруга в старинном платье с весами в руке и с завязанными глазами, будто играет в жмурки.

— Не хотят вас у полеводов, девчата, — сообщил Урсын.

— Может, попробовать в другом месте?

— В другом месте вас уж точно с руками оторвут, как сейчас вижу!

— Мы особо не пнёмся, они не хотят, уведомить судейских и баста, — посоветовала я.

— Заруби себе на носу, Куница: или школа, или обратно в колонию. Третьего не дано. И очень хорошо! Посмотри на себя. Пишешь как неграмотная, выражаешься как неграмотная, не разбираешься в простейших понятиях. Тебя стыдно людям показать, а через несколько месяцев мне придётся. От ваших успехов в учёбе зависят средства!

Ну, коль уж речь зашла о средствах, то Урсын останется непреклонным. Бесполезно увиливать псу от купели: всё равно намочат.

— Самое большее нам ещё год. Делать, что говорят, и держаться до последнего. А там пусть будет, что будет, — изложила свою точку зрения Кукла. — Не ломайся, не торгуйся, не раздражай тренера. Я тебя не понимаю, Куница!

Я тоже перестала себя понимать.

С отказом директора сельскохозяйственной школы Урсын обивал пороги министерства просвещения, министерства юстиции, воеводского отдела опеки, Общества Друзей Детей. Везде отзывался о Директоре с уважением, хвалил его авансом и просил о содействии.

Своим поведением Урсын вызывал если не симпатию, то по крайней мере благосклонное безразличие. Парень, который не вешает собак на другого парня, не желающего нечто устроить, в приёмных чиновников есть уникальное явление, игра природы, как двухголовый телёнок или четвероногая курица.