Семь домов Куницы

— Угу, — Пелька согласна пообещать всё, лишь бы хоть на минуту задержать отъезд Нонны. Неприкаянная душа Пельки начинает прикипать к этой женщине, хоть Пелька и делает всё, что может, то есть превращается в истукан, чтобы та не смогла отгадать её чувств. Она уже знает: ничто так не отпугивает, как непрошеная любовь.

Нонна видит отчаяние Пельки, с трудом сдерживает собственное волнение и не может отъехать, пока малышка немым неподвижным укором стоит на обочине.

— Напиши мне письмо: это сократит ожидание, — даёт Пельке надежду, деньги на почтовую марку и контактный адрес, хотя изначально не собиралась этот адрес кому‑либо давать.

Пелька оживает.

— Только никому ни слова, потому что как только узнают, не разрешат нам с тобой видеться. А теперь иди.

— Никому не скажу, пускай меня на куски режут! — присягает Пелька и послушно отходит, лишь оглянувшись и помахав на прощанье.

4

— Какая ты гибкая — настоящая куница! — с восхищением произносит женщина и наблюдает, как Пелька протискивается между прутьями решётки в подвальном окошке.

Пелька не верит приятному голосу, однако сейчас ей не остаётся ничего другого, кроме как вылезти прямо на эту женщину, потому что половина Пельки ещё в подвале, а половина — уже над тротуаром. В такой ситуации отступить — значит остаться в закрытом подвале, как в мышеловке. Пелька предпочитает встретить угрозу своей свободе лицом к лицу на улице.

— Облом, — Пелька выбирается на поверхность и говорит что попало, лишь бы выиграть время и понять намерения незнакомки. Пелька — опытная бродяга и скиталец — никогда не теряет надежды на возможность удрать.

— Уходим, — женщина подаёт руку, и Пелька, хоть и против желания, вкладывает свою грязную и озябшую ладошку в мягкую и тёплую ладонь незнакомки. Срываются с места в карьер, потому что сверху на пустой улице с двумя‑тремя фонарями послышался шум едущего автомобиля и вспыхнули огни фар.

Женщина, размахивая полами длинного плаща, ведёт через какие‑то дворики и калитки — в темноте Пелька даже не может её как следует рассмотреть. Из лабиринта обходных путей наконец выныривают возле старинного каменного здания на оживлённом, несмотря на поздний вечер, широком проспекте.

Наконец Пелька сориентировалась, где они.

Район Центрального вокзала и самого высокого здания, называемого Дворцом, в центре города посреди гигантского газона, выходящего своими четырьмя сторонами на четыре разных района Варшавы.

В стороне железнодорожных станций в тени не молодых и не вековых лип, там, за проезжей частью, под домами, не похожими на жилые, ходят девушки и женщины далеко не первой молодости, которые, тем не менее, называются девочками и которые по укромным углам, в подворотнях и под заборами продают любовь.

Именно сюда Пелька приплелась после первого своего побега, гонимая любопытством и голодом. Не успев перейти по мосту от плоского берега, увидела зарево с другой стороны реки, словно в том месте золотисто пылала сама чернота ночи.

С близкого расстояния, выйдя на Аллеи{13}, она немного разочаровалась: они выглядели совершенно обычно, совсем не так блестяще и ярко, как если бы их усыпали солнечной пылью, как это казалось с другого берега Вислы.

Первый раз Пелька сбежала, чтобы увидеть мир и Нонну, потому что Нонна не появилась ни через месяц, ни за всю зиму. На дорогу до Варшавы у неё ушло двое суток, и ещё полдня на то, чтобы найти нужный адрес — каменное здание доходного дома со щербатыми стенами, реликт старого города, недалеко от улицы Желязной.

— Нонны нет, а ты кто такая? — спросила женщина, оперевшаяся о дверной косяк. Свет падал из глубины помещения, в тёмном коридоре Пелька не могла хорошо её рассмотреть. Запомнила только широкий силуэт и хриплый голос.

— Я Пелька, я должна была написать...

— Вот и сделай, как тебе сказали, — широкий силуэт обдал Пельку запахом табака и захлопнул дверь у неё перед носом.

Но ведь Нонна должна когда‑то прийти — не утратила духа Пелька и снова пошла на правый берег реки. Там, на дальней окраине Праги, ей было очень по душе. Кочевала несколько дней, стараясь не попадаться на глаза людям, и снова вернулась по тому же адресу, но никто не открыл.

Пелька побрела вдоль домов, выглядывая чего-нибудь съестного. Она не привередничала. Ей подошли бы даже куски чёрствого хлеба из ёмкостей, которые, как знамение своего времени, получили широкое распространение в городских дворах; но в этом квартале контейнеры с чёрствым хлебом Пельке не попадались. Тогда абсолютный ещё новичок в бродяжничестве, да к тому же впервые в таком крупном городе, Пелька боялась прокрадываться в подъезды и рыться в мусорных вёдрах.

Её клонило в сон и было немного холодно, весенними ночами ещё подмораживало и Пельке трудно жилось на свободе. Задумавшись над тем, что делать дальше, она прислонилась к стене под воротами в арке, почти невидимая со стороны, и там на неё натолкнулись две женщины, шедшие из глубины двора.