Семь

Это день неожиданной радости
не продашь, не сменяешь на золото.
Эйфории, катарсисы, сладости
к нему радугой пёстрой приколоты…

Алина положила на пол карандаш. Закрыла тетрадь. И легла, закрыла глаза. Под шум дождя начала засыпать. И где-то между явью и сном ей привиделось, будто стоит она в пустом Исаакиевском соборе в Санкт-Петербурге.

Тишина. Медленно открылись Царские врата. Из алтаря на амвон вышел бородатый человек в рясе, похожий на Достоевского. Он поднял руки и возгласил:

– Красота спасёт мир!

– Красота, – повторила Алина, рассматривая внутреннее убранство храма.

Вдруг краска с икон, со стен и потолков начала стекать на пол. Дошла до ног Алины, и девушка быстро пошагала из храма и вышла в полутьму, в хмурь. Вот площадь вокруг собора. По её периметру дома современные высотные. А на них огромная, закрывающая небо железобетонная плита с египетскими орнаментами.

За Алиной шёл и человек с лицом Достоевского, нахмурился и спросил:

– Красота спасёт мир?

– Спасёт, – соглашаясь, ответила Алина.

Человек помотала головой и ткнул пальцем в грудь Алины.

– Да, внутри она, красота! – сказала он, страшно засмеялся и превратился в стаю чёрных ворон и белых голубей, которые взмыли вверх, ударились о плиту и упали все на площадь. Алина посмотрела на окровавленных птиц, а когда подняла глаза, обнаружила, что стоит на Красной площади в Москве. Солнце, небо голубое, облака белые. И много людей без рук. Они ходят по площади и пинают птиц.

– Что вы делаете? – возмущённо крикнула им девушка.

Ей ничего не ответили. Но она услышала разговор двух человек.

– Да, страна проиграла в холодной войне и стала с её разрушающейся экономикой вассалом Запада. Да, разгул бандитизма, наркомания и пьянство. Разрушенная армия, – сказал один.

– Это называется естественный отбор. Остались сильные и смелые, – ответил другой.

– И умные? Умные, кто смог, уехали за бугор… Естественный отбор? Демографический кризис! Голод. Отсутствие работы. Закрытые заводы. Опустевшие поля. Кучка олигархов под шум чеченской войны хапнула госсобственность. Обман в залоговых аукционах, в ваучерах, несправедливая приватизация.

– Но, главное, свобода.

– Девяностые годы двадцатого века – это позор.

Алина, прервав их разговор, крикнула:

– Девяностые годы – это моя юность!

И увидела на мавзолее человека с завязанными спереди пустыми рукавами, похожего на Сталина. Он сказал ей с кавказским акцентом:

– Не всё так просто, как кажется. Моя юность была в борьбе за освобождение рабочего класса.

– Я знаю такую сентенцию, – ответила Алина. – Но есть и другое: всё просто, если даже кажется сложно.

– Ты умная, – сказал человек. – А мы глупцы.

– Почему?

– Потому что мы думали, что сможем построить рай на земле. Но перепутали закон с благодатью.

– Что? – не поняла девушка.

– Закон противоречит благодати.

– Как?

– Закон требует невыполнимого, не наделяя ресурсами для его выполнения. Закон – это диктатор, который не служит потенциальным исполнителям. Благодать либо проявляется, либо о ней даже не слушают, потому что в этом случае она всего лишь чья-то идея, выраженная в словесной форме. Например, идея коммунизма. Благодать – это милость и незаслуженное расположение.

– То есть благодатью можно считать ответственность властителя перед вассалами? – спросила Алина.

– Да, сначала ответственность власти и наделение ресурсами подданных.

– Значит, и у Бога есть ответственность перед творением? – спросила Алина.

Человек на мавзолее ничего не ответил, начал как бы приседать и вот совсем исчез за парапетом.

Вдруг белые птицы взмыли в воздух, а чёрные превратились в пыль.

Несколько птиц окружили девушку и сделали из себя – руки. Радостная Алина осмотрела их, подняла вверх, взмахнула ими и – полетела. Всё выше и выше, через облака, к солнцу.

Она летела и пела:

– Посмотри, как весь день растекается
солнцем в озере ультрамариновом.
И ликуют в нём души, играются
с блеском лаймовым и апельсиновым.

Не нужны им сенсеи-инструкторы,
только ветер на крыльях сверкающих.
Не моторы внутри, не редукторы,
лишь зарницы энергий, ласкающих…

И – проснулась.

Посмотрела в окно. Дождь кончился. Солнце ослепило. Девушка села, улыбнулась, спустила с дивана ноги и написала в тетради:

«И моя душа в вихре неистовом
кружит в танце, порхает, балуется,
вся в парео чудном аметистовом.
И с твоей душой страстно целуется».

Глава 5

На второй день Влад проснулся на диване, открыл глаза. Мысли о смерти. О том, что немного осталось. Забилось сердце, воздуха не хватило. Глубокий вздох. Потом ещё и ещё.