Сельва умеет ждать

Чужое отражение встало перед штабс-капитаном.

Мощный торс. Широченные сутулые плечи. Когтистые лапы с тяжелыми узлами мышц.

И клыки…

Легендарный Жеводанский Зверь, вживе и въяве.

Арчи невольно отшатнулся.

Попятился и монстр — на задних лапах, как никогда не ходят волки. Два темно-багровых угля вспыхнули в глазницах, обросших клочьями седовато-бурой шерсти. В смежной комнате скрипнула дверь.

— Арчи, радость моя, ты жив? Арчи-ииииииии… Истерический взвизг. И тишина…

Майор Бразильейру, гордость космодесанта, сидела на циновке, привалившись к дверному косяку и раскорячив изумительные ноги. Фиолетовые очи некрасиво округлились.

— Филочка!

— Не-е-ееет! — выхрипела ее высокоблагородие, делая тщетную попытку уползти. — Уйди-иии!

Арчи замер.

Монстр в зеркале — тоже.

Затем, словно стертые женским криком, потекли космы бурой шерсти, подернулись пеплом, угасли угли в глазницах…

Чудище быстро съеживалось, исходя синеватым дымком.

И сгинуло вовсе.

Остался только волчонок, смешной и дурашливый, с большой лобастой головой и толстыми лапами.

Облизнулся. Подпрыгнул. Закрутился юлой, норовя ухватить кончик хвоста. А потом понурился и тихо-тихо побрел прочь, растворяясь в глубинах Зазеркалья.

Постепенно превращаясь в хлопочущего над непосредственным начальством Арчибальда.

— Фила! Филочка!

Дивное тело, уже водруженное им в кресло, встрепенулось.

— Оно ушло, штабс-капитан?

— Так точно, — доложил Арчибальд.

— А оно не вернется? — жалобно вопросила майор. Арчи замялся.

— А что это было, Арчик?

— Не могу знать.

Штабс-капитан нисколько не кривил душой. Позже, ночью, растолкав остальные сны, к нему придет с бутылкой терпкой осенней граппы Жеводанский Зверь и скажет, что надо бы поговорить по-людски. Арчи сперва пробудится в холодном поту, но тотчас же беззвучно, с облегчением рассмеется, и вторая, отныне и впредь неотъемлемая его часть, откликнется добродушным ворчанием из самых потаенных закоулков души…

Что ж, всем приходит время взрослеть, и вервольфы, увы, не исключение.

А волчонок…

Ну что — волчонок?

Будь здесь мама Тамара, она, наверное, печально помахала бы вслед лопоухому. Ведь это уходила навсегда, оглядываясь на прощание, тревожная молодость Арчибальда Доженко…

Пробираясь сквозь заросли «Сельвы»

Одна из главных проблем человечества, отразившаяся в мировой литературе и решавшаяся писателями на протяжении всего существования изящной словесности, — поиски Героя. Спасителя, который сможет все обустроить, всех защитить и уберечь от Зла. Гильгамеш. Митра, Геракл, Будда, Христос… И спасали, и вроде бы спасли. А человечество все не успокаивается, а писатели все ищут, ведя поиски либо в заоблачных высях, либо в глубинах преисподней… Так уж устроены люди, что не верят никак, что спаситель может жить на одной с ними улице. «Нет пророка в своем отечестве». Необходим идеал, сверхчеловек, Богочеловек. Едва ли не первым активно начал искать спасителя среди своих современников и «соседей» Н. Макиавелли. «Где тот герой, — вопрошал он, — который спасет Италию, объединив ее? Если найдется такой, то пусть использует любые средства, лишь бы цель была достигнута и многострадальное отечество вернуло себе хоть часть былой славы предков!» Итак, цель оправдывает средства. Особенно если цель благая и поставлена перед героем-спасителем. Насколько верна эта аксиома и нет ли исключений из общего правила? Вот тот стержень, на котором, по нашему мнению, основан цикл романов Льва Вершинина о Сельве.

Уже первая книга сериала («Сельва не любит чужих») вызвала у некоторых коллег-писателей и части читательской аудитории неоднозначную реакцию. Чаще всего это было недоумение: «Зачем серьезный писатель Вершинин взялся за это?» Достаточно известный и уважаемый фантастовед, прочитав книгу, заявил, что она написана максимум для сотни читателей, способных понять намеки автора и идентифицировать адресатов его сатирических пассажей. В критических статьях и обзорах творчества одесского фантаста «Сельву» предпочитают обходить вниманием или упоминают о ней вскользь, скороговоркой. Складывается превратное мнение, что «сельванский» цикл — проходной для Вершинина, что это — шутка гения, решившего немного отдохнуть и подзаработать на заведомо коммерческом и развлекательном чтиве. Но кто знает, что движет писателем, когда его призывает к «священной жертве Аполлон». Рождение литературного замысла, а за ним и произведения — нечто из области «божественного глагола». Не исключено, что побуждающим мотивом здесь были в том числе и коммерческие соображения. Какой современный писатель, садясь творить, не думает отчасти и о том, как, не продавая вдохновенье, повыгоднее пристроить рукопись? Полагаем все же, что к вершининской «Сельве» нельзя подходить слишком упрощенно. Ведь ох как не прост сам Лев Рэмович.