Сельва умеет ждать

Она казалась живой. То тяжко вздыхала, то глухо взрыкивала, то вздрагивала от топота кого-то неразличимо большого, а то и взрывалась ревом вышедшего на охоту клыкача…

Порыв ветерка, влажного и липкого.

А вместе с ним – странный, почти человеческий крик…

Часовые замерли.

Крик повторился, щемя сердце безысходной тоской.

Часовые, судорожно сжимая оружие, отошли поближе к костру.

– Потерянная душа бродит, – сдавленно прошептал лопоухий юнец. – К кому пристанет, тот будет бессмертен и одинок.

– Хуже не придумаешь, – откликнулся другой.

– Говорила мне Великая Мать, – начал третий, – что…

Договорить он не успел.

– Молчать в дозоре, – прошипел Убийца Леопардов, приподнимаясь на локте.

Юнцы притихли.

– Это ккукка. Ясно, салаги?

Часовые облегченно завздыхали.

Усомниться никому не пришло в вихрастую голову. Как сказал сержант, так и есть. А птица-вдова – это не страшно. Наоборот, интересно. Мало кто видел чащобное диво…

Еще один крик, уже никого не пугающий.

– Достойного жениха ищет, – сообщил ушастый. – Кого изберет, тот не будет знать бед…

– Лучшего не пожелаешь, – отозвался второй.

– Говорила мне Великая Мать, – начал третий, – что…

Шпок!

Крохотный камешек, вылетев из-под накидки сержанта, глухо щелкнул говоруна по лбу, и бедолага обмер, разинув рот.

– Убью, – задушевно улыбаясь, пообещал Н'харо.

И сделалось тихо.

Только легкое потрескивание веток в костерке, пофыркивание стреноженных нуулов да негромкое сопение спящих людей изредка вплетались в безмолвную песню ночи…

Дмитрий не спал.

Сидел, обхватив руками колени. Не отрываясь, глядел в ровное пламя костерка. У ног его свернулся калачиком худенький двали, изредка жалобно вскрикивающий во сне.

– Тс-с-с… Все хорошо, малыш…

Заворочался, блаженно улыбнулся.

– Спи…

За пять дней похода Гдлами осунулась, вокруг глаз легли темные круги. Неудивительно. Военная Тропа выпивает силы без остатка даже у зрелого мужа, а ведь Вождь несет двойную ношу: она и воин, равный среди равных, и Удача отряда. Говорят старики, что и сам Дъямбъ'я г'ге Нхузи, могучий и выносливый, вернулся из первого похода на носилках…

– Спи, малыш… Я здесь…

Спит.

Огонь несмело пробивается меж толстых чурок. Чужие холодные звезды висят над головой. Весь окружающий мир на удивление прост: звезды во мраке, костер в кольце тяжелой тени, шепот леса, раскрашенные воины с копьями, словно явившиеся со страниц любимых в детстве книжек…

И тоскливый плач в ночи.

Время остановилось, застыло.

Смежаются веки.

Бесшумно раздвинув перепутанные тьмою кусты, у костра присаживается Дед. Морщится. Похмыкивает, будто собираясь начать разговор. Но молчит. Рядом с ним двое. По левую руку – Гдламини, только не та, измученная, что дремлет у ног, а сияющая, ясноглазая, божественно прекрасная в белом свадебном платье. По правую – незнакомый широкоплечий воин. Мускулистые руки и грудь иссечены шрамами, вокруг шеи – тройное ожерелье из длинных, жутковатых на вид клыков и когтей. Спокойное лицо удивительно знакомо, хотя нгуаби мог бы поклясться, что видит воина впервые…

Почему часовые молчат?

Почему не поднимают тревогу?!

Странно…

Спи, малыш, я здесь, – негромко говорит Дед.

Спи, сынок… Все хорошо… – кивает тесть.

Спи, любимый, – улыбается Гдлами.

Мрак.

Тишина.

Покой.

И голос сержанта:

– Пора, тхаонги!

…Проснулись рано.

Бритоголовый проводник постарался на совесть: даже Убийца Леопардов не отыскал бы лучшего места для засады, нежели этот неглубокий овражек, пологие склоны которого густо заросли бамбуком и мелким колючим кустарником, а к тропе подступали тяжелые надолбы валунов…

За поворотом соорудили завал.

Наконечники копий, ттаи и къяххи вымазали глиной, чтобы невзначай не выдали отблеском. Умеющие обращаться с гранатами получили по две штуки из трофеев, взятых в первой вылазке.

Воины подходили к Вождю, преклонив колено, отдавали яркие тао-ттао – походные бусы и надевали тао-мг – бусы смерти. На юных лицах не было ни страха, ни тревоги. Чтя заветы предков, дгаадвали готовились к битве, как к свадебному пиру…

Один за другим, по старшинству и заслугам:

– Воин Ккимбо вва Нзули готов к битве, о Светлоликий!

– Хой, Ккимбо!

– Воин Сесе Секу Т'Ма готов к битве, о Светлоликий!

– Хой, Сесе Секу!

– Воин Кансало Ут'ту-Укку готов к битве…

– Хой, Кансало!

– Воин Бомбоко гге Бомбоко готов…

– Хой, Бомбоко!

– Воин Манса Нген-Тали…

Гдламини стоит, неестественно выпрямившись, полузакрыв глаза. Черты заострились, голос хрипл и по-мужски низок. Она сейчас не похожа на себя. Неудивительно! Накануне первой битвы устами Вождя говорит сам Светлоликий Тха-Онгуа, определяя судьбы мужчин, вставших на тропу войны.

– Воин Т'Татаури Мхлангу…

– Хой, Т'Татаури!

Все. Прошел последний из рядовых.

Теперь черед командиров.

– Мвамби Мкиету Джамбо К'Клаха б'Дгахойемаро готов к битве, о Светлоликий!

– Хой, мудрый Мкиету!

– Ефрейтор Мгамба вва Ньякки б'Дгахойемаро готов к битве, о Светлоликий!

– Хой, отважный Мгамба!

– Сержант Н'харо Мдланга Мвинья б'Дгахойемаро готов к битве, о Светлоликий!

– Хой, могучий Н'харо!

Ну что ж, пора и тебе, земани.