Селижаровский тракт

- Ладно, недолго осталось, посмотрим на тебя в бою, "прикурило", усмехается пожилой и выплевывает цигарку.

- Посмотрите. Это вы самолетов немецких боитесь, в рукава цигарки прячете, будто увидит он с высоты.

- Да ты бомбежки настоящей еще не нюхал.

- Я в эшелоне трассирующими по брюху "мессеру" бил, пока вы в снегу барахтались.

- Что-то не видал...

- А я видел. Верно, стрелял, - вступил в разговор один из молодых бойцов. - Ванюха не сдрейфил. Что было, то было.

Ванюха расплылся в улыбке.

- Хочешь, Ванюха, судьбу твою скажу? - это все тот пожилой, усмехаясь.

- Говори.

- Либо ты первую пулю получишь, либо первый орден. Понял?

- Ты не пугай насчет пули, а в смысле ордена - может, и получу. Воевать так воевать...

А колонна тем временем все растягивается и растягивается... Недохват еды, сна, тепла - все это сказывается на третьи сутки, и люди выбиваются из последних сил.

Комроты Кравцов подходит к Коншину:

- Своего лейтенанта устрой на подводу. Хромой он мне на передке не нужен. И вообще подтяни людей.

- Есть лейтенанта на подводу! Есть подтянуть людей! - Коншин повторяет приказание подчеркнуто точно, и Кравцов глядит на него одобрительно. Последняя ночь, товарищ старший лейтенант?

- Да, - негромко подтверждает ротный.

- Значит, послезавтра бой?

- Выходит, так... Боязно? - Кравцов чуть улыбается.

- Как вам сказать? Наверно...

- Не наверно, а наверняка. Но ничего. Учти - на тебя надеюсь. Четин слаб на изломе. В случае чего - взвод сразу тебе передам. Понял?

- Понял! - расплывается Коншин в улыбке, и опять какие-то мальчишеские думки о том, что должен он совершить на войне что-то необыкновенное, пробегают в голове и забивают то тревожное, что не покидает всю дорогу.

Много передумалось Кравцову за эти три ночи, но о родителях вспомнилось почему-то только на третью, на последнюю. О том, что плохо в деревне и что теперь, когда он комроты и получает полевые, надо бы часть аттестата послать старикам. До войны-то - из шестисот комвзводовских - не мог он помогать в деревню, сам, бывало, не прочь был пообедать в красноармейской столовой, что, конечно, не разрешалось, кроме тех дней, когда дежурил по части и снимал пробы. Отписать бы Дуське, чтоб послала хоть рубликов триста, но не пошлет же, больно охоча Дуська и до жизни, и до денег. И дает себе слово старший лейтенант Кравцов, что как поставят его на батальон - непременно старикам выделить половину аттестата.

Коншин подходит к Четину:

- Товарищ лейтенант, вам на подводу надо...

- Дойду, - кривится от боли Четин.

- Ротный приказал, - мягко, начиная жалеть взводного, произносит Коншин и берет его под руку.

Пропустив колонну, он усаживает лейтенанта в сани санротовские, а сам идет вдогон роте.

Красноармеец Филимонов тоже отстает, и Коншин бросает ему на ходу:

- Подтянитесь, Филимонов, - на что вместо уставного "есть" слышит надоевшее:

- Куда спешить? Все там будем.

Коншин останавливается и выразительно смотрит на него.

- Чего смотрите, командир? Мне не двадцать годков, как вам. Погонять-то вы все умеете, а вот спросить, что с человеком, нет вас.

- Что же с вами, Филимонов?

- Что, что! Устал я, мочи нет.

- Все устали, - говорит Коншин, а потом, видя, что и действительно лица нет на Филимонове, добавляет: - Ладно, дождитесь лейтенанта, он в санротовских санях, к нему присядете.

Филимонов садится прямо в снег - дожидаться хвоста колонны, а Коншин уходит вперед и догоняет тоже отстающего Савкина. Особо командовать Савкиным Коншину как-то неудобно, хотя, вытравляя в себе "интеллигентское слюнтяйство", бывал он с подчиненными и грубоват, и жестковат, чтобы доказать себе избавился от сантиментов.

- Устали, Савкин? - сочувственно говорит он, когда они поравнялись.

- Устал, товарищ командир, - слабо улыбаясь, отвечает Савкин.

- Во второй раз идти туда труднее?

- Несравнимо, товарищ командир. Уже известно все. Знаете, что поражает на войне?

- Что?

- Мало думаем мы на войне... Многое наобум было, на авось. Давай, давай! А на этом "давай" далеко не уедешь. - Помолчав немного, добавляет: - Нет умения еще. Нет.

- Отогнали же от Москвы. Так было, Савкин, а сейчас все по-другому. Наступаем же мы.

- Да, наступаем, - как-то вяло повторяет Савкин.

- И будем наступать! - решительно произносит Коншин.

Если Коншин в свои двадцать два не мог, конечно, распознать как следует людей своего взвода, хотя и казалось ему, что разобрался он в каждом, то для Савкина с его профессиональным учительским чутьем Коншин был как на ладони, и чуял он опасность и для себя, и для взвода в характере сержанта. Такой, чтоб доказать себе, что он не трус, может натворить глупостей, не пожалев себя, загубить и людей. А в общем-то был симпатичен ему этот мальчишка, который силой обстоятельств волен распоряжаться жизнью и смертью пятидесяти двух человек... и его, Савкина, жизнью тоже.