Селфи с судьбой

Илья ещё постоял немного, раздумывая, и пошёл в сторону «Торговли Гороховых».

– Так вот там написано, что на «вы» обращались только к барину, да и то к чужому! Понимаешь? Крестьяне были от земли, от самого корня жизни, они не умели притворяться!

– А почему вы привязались именно ко мне? – поинтересовался профессор Субботин. – Почему не к Матвею?

– Я к тебе не привязывалась! – вспылила деваха. – Ты просто вёл себя, как классная дама! И я решила с тобой поговорить. Может, ты ещё не совсем потерян! Может, в тебе есть нечто человеческое и с тобой можно договориться!

– Договориться со мной нельзя, – перебил Илья. – Как вас зовут? В паспорте что написано?

– Ангел, – сказала деваха, и у неё покраснела шея. – Тебе что, паспорт показать?

– Ни в коем случае! – возразил профессор Субботин. – Вы разразитесь речью о бесполезности документов и о том, что у русского крестьянства вовсе не было паспортов. Зайдём?..

Он распахнул и придержал перед ней крашенную коричневой краской дверь в «Торговлю Гороховых».

В лавке было полутемно и сильно пахло укропом, тмином и ещё чем-то, принадлежавшим к соленьям и маринадам. С правой стороны тянулась длинная конторка со старинными весами – две чашки на длинных цепях, в чашках гирьки. Под сводчатым амбарным потолком висели непонятного назначения ткани, а вдоль стены стояли сундуки и бочки. В бочках громоздились, придавленные камнями, разбухшие деревянные круги.

За конторкой никого не было.

– И где тут могут быть сапоги? – сам у себя спросил Илья. – Кирзовые или хотя бы резиновые?

– Какие сапоги? Ты чего, коллекционируешь сапоги? Или ты с ними фотографируешься?

– Я ношу их на ногах, – сообщил профессор Субботин. – Как русское крестьянство. Об этом написано в книге, которую вы читали?

…Он вовсе не собирался её дразнить! На самом деле не собирался! Отчего-то ему было жаль нелепую деваху с её голой замёрзшей шеей, синими руками и слишком огромной и неудобной курткой с дурацкой магазинной биркой! Нельзя было поддаваться жалости, и он старательно не поддавался.

– Здравствуйте, здравствуйте, проходите, – налегая на «о», пропела толстая бабка в платке, вынырнувшая из задней двери. – Вам чего, родненькие? Огурчиков, капустки?

– Говорят, у вас сапоги бывают?

– Сапоги-и? – протянула бабка тоже как-то округло. – Есть, как не быть! Резиновые, есть и кожаные. Поглядите?

Она вывалилась из-за конторки, они посторонились, подкатилась к тёмному буфету, открыла дверцу, упористо стала на колени и зашарила внутри.

– Вот одни сапожки, резиновые, а вот ещё… щас… кожаные…

Из буфета вывалились огромные уродливые штуки – «сапожки резиновые», а потом ещё что-то. Поэтесса ткнула пальцем в кучу:

– Ты вот это носить собираешься? Или ты рыболов-спортсмен?

– В резиновых уж холодно, хотя если носок поднадеть, может, и ничего, – говорила бабка. – А кожаные одни у меня такие, это дядя Вася Галочкин пошивает, он уж старенький совсем, а сапожник знатный. К нему в семидесятых из Ярославля модницы ездили обувку заказывать. И председателю райисполкома, и колхозному начальству только он сапоги и шил. А как на колодку сажал, как бочки́ прилаживал, лучше всех покупных и заграничных! Да говорю, старый он стал, невмоготу работать. Ну чего? Прикинешь на ногу-то? Вон садись на сундук!..

Илья Сергеевич уселся на указанный сундук и с наслаждением стянул мокрый резиновый кед.

– Тю! Да у тебя там болото, гляди, лягушки заведутся! Подожди, носок дам сухой, так не лезь!

Бабка выдвинула ящик и, порывшись, достала пару бумазейных армейских носков, сцепленных белой ниткой.

Кожаный сапог, сработанный знаменитым дядей Васей, был рыжего цвета, странно лёгкий, но на толстой, как будто многослойной, подошве.

Нога даже в сухом носке в узкое голенище лезла с трудом. Бабка стояла над Ильёй и руководила:

– Ты штанину-то, штанину подматывай, как портянку! Вот молодёжь, ничего не умеете! А если вдруг в отечестве война, в чём по дорогам пойдёте, в шлёпанцах этих, что ли? Второй рукой-то помогай! Пусти, я сама, бестолковый!..

Но Илья уже втиснулся в сапог.

…Собственно, выбор был невелик. Или сапоги, или беленькие гостиничные тапочки. В Ярославль он за башмаками не поедет, а Николай Иванович вряд ли одолжит ему свои.

– Ну чего? Удобно ноге-то?

Илья нагнулся, нашарил второй сапог и стал натягивать.

– Ты ещё меня вспомнишь, – приговаривала бабка. – И дядю Васю!.. Им сносу нет, сапогам этим, внук твой будет носить! И в лесу – самое милое дело, нога не упреет, с кочки не соскользнёт! Резиновые перед этими сапожками – тьфу!

– Зато резиновые в моде, – подлила масла в огонь поэтесса. Она наблюдала всю сцену с живейшим интересом. – И не промокают.