Секта-2

– Рассказывай! Кого интересует твоя мазня? Сказано тебе было проваливать! Не хочешь добром, так будет по-плохому. – И полицейский, перейдя от слов к рукоприкладству, сильно пихнул нищего живописца кулаком в грудь, отчего тот упал, а мольберт от удара о мостовую раскрылся, и стопка рисунков выпала из него. Налетевший порыв ветра разметал листки, один из них, спланировав, будто морская чайка, приземлился прямо у ног Игоря, и тот увидел, что бумага хранит изображение какого-то странного предмета, по форме напоминающего не то длинный и широкий обоюдоострый нож, не то наконечник копья, полый в середине, завернутый словно в фольгу и перевязанный в двух местах тонкой, скрученной втрое проволокой.

– Что это у тебя? – Унтер поднял один из листков, вгляделся в рисунок повнимательней, и туповатое лицо его неожиданно просветлело: – А неплохо, черт бы тебя побрал! Выходит, ты действительно художник, раз так правдиво изобразил этого старого дурака музейного смотрителя. Да просто одно лицо! А я-то думал, что ты просто чокнутый богомаз или, того хуже, порнограф. Оборванцы с твоей внешностью любят рисовать голых баб. И как это у тебя получается?

Полицейский принялся подбирать разворошенные ветром рисунки, а затем в знак особого расположения протянул руку еще толком не пришедшему в себя молодому художнику:

– Вставай-вставай, дружище. Ты уж не обижайся, у меня служба такая. Не сильно я тебя? Ты, поди, ударился?

– Да нет, ничего… – Игорь увидел, что лицо парня исказило брезгливое выражение, словно тот с трудом нашел в себе силы ответить своему гонителю. – Со мной все в порядке. Спасибо. – Он принял из рук унтера пачку рисунков и, не замечая Игоря, бросился к последнему листу. – О! Мое копье!

Подобрал листок, под сочувственным взглядом полицейского отряхнул пальто.

– Так могу я все-таки поставить здесь свой мольберт? Я рисую Хофбург почти круглый год, и снаружи, и внутри. Особенно хорошо продаются рисунки с королевскими сокровищами, ведь всем приятно любоваться на чужое богатство, пусть даже и нарисованное.

Унтер вместо ответа важно кивнул, отвернулся и пошел себе восвояси, а парень занялся своим делом. Игорь встал у него за спиной и увидел, что тот закрепил на станке мольберта почти готовый рисунок дворца Хофбург, сделанный прежде именно с этой позиции.

– Я буду жить в этом дворце. Его залы, его лестницы ждут меня, его балкон предназначен для моей речи перед нацией, – бормотал художник, быстро смешивая краски на небольшой фанерной палитре. – Все его сокровища станут моими, и, овладев великим копьем, я найду способ завоевать весь мир!

В чужом воображении Игорь был лишь непрошеным гостем, он не в силах был заговорить с этим оборванцем, но, конечно же, сразу догадался, кто перед ним. Его догадка полностью подтвердилась, после того как, внимательно всмотревшись в рисунок, в правом нижнем углу он без труда прочитал подпись художника: «А. Hitler».

И тут же все пришло в движение, площадь закружилась, словно гигантская карусель, исчез королевский дворец, исчезла статуя конного полководца, а последним исчез корпеющий над своей работой одержимый молодой фанатик. Игорь, выброшенный из духовного мира Пэм, пришел в сознание и увидел, что он по-прежнему сидит в убогой каюте, что пол под ногами все так же отчаянно раскачивается, а стрелки часов с момента начала его путешествия передвинулись не более чем на минуту.

IV

Спустя день после прибытия на остров Пэм уже совершенно оклемалась и, по собственным ее словам, чувствововала себя «гораздо лучше, чем когда-либо». Они сняли дом на берегу океана, с собственным причалом и небольшой моторной посудиной, довольно, впрочем, скоростной. Агент из риелторской компании, пронырливый малый кофейного цвета в безукоризненно белой хрусткой сорочке, прилетевший на вертолете с соседнего большого острова, где были расположены блага цивилизации в виде столицы под названием Хониара, аэропорта, асфальтированных километров и отелей с системой климат-контроля, сообщил, что дом можно не только арендовать, но при желании и купить, а подвоз продуктов и всего необходимого может осуществляться хоть каждый день, если только не сильно штормит.

– Три года назад на Бугенвилль, это там, далеко, – пояснил он, неопределенно махнув рукой и продемонстрировав золотые часы размером с блюдце, – обрушилось самое настоящее цунами. Конечно, не столь сильное, как было в Таиланде, но тем не менее много людей погибло, много домов тогда разрушило до основания. У нас тогда здорово шел бизнес – цены взлетели из-за скудного предложения. Ведь домов-то стало после цунами намного меньше, – глубокомысленно закончил он, оставил свои координаты и, пожелав «бесконечного наслаждения», улетел.

– Вот кто настоящее зло, – задумчиво провожая вертолет глазами, сказала Пэм. – Ему плевать, что погибли люди, главное, что цены взлетели, и он вспоминает о том времени с ностальгией. Ну понятно, что обвинят-то во всем старого рогатого черта – козла отпущения. Ведь это он напустил цунами, иначе и быть не может.