Итак, весь зал, что называется, под завязку, был буквально набит людьми известнейшими и значительнейшими в тех областях, что принято именовать государственным управлением и государственной политикой. Были здесь фигуры как совершенно публичные, ежедневно мелькающие в официальных новостных сводках, так и менее известные, но знакомые Насте по ее прежней работе журналиста: некоторые министры, их заместители, высший менеджмент так называемых «госмонополий». Пораженная этими многочисленными открытиями, Настя, с уже отчетливым головокружением от обилия и концентрации столь известных и значимых персон, заметила нескольких высших офицеров в штатских костюмах, чья принадлежность к различным силовым ведомствам также была ей прекрасно известна. Невероятным было само предположение, что все эти по-настоящему влиятельные, серьезные во всех отношениях люди соберутся вот так, в этом месте, для присутствия на более чем странном мероприятии. Объяснить все обыкновенным их любопытством было бы наилучшим и легким выходом, однако очевидно было, что все они здесь уже далеко не в первый раз, что стены эти для них привычны, обстановка ничуть не смущает и все они полны внимания, сосредоточенны и ждут появления некоей знаменитости, о которой Настя, к собственному не то стыду, не то счастью (она и сама не могла пока решить эту дилемму), и слыхом не слыхивала.
Меж тем вдруг, словно по мановению невидимой руки или по команде, также неслышимой, все присутствующие замерли, тела их словно окаменели. Лица этих людей, выражающие предел пристального внимания, в едином порыве оказались обращены к сцене. В воздухе повисло сильнейшее напряжение, которое с каждой долей секунды только усиливалось. Казалось, что еще немного, и произойдет нечто из ряда вон выходящее, что сам воздух, не выдержав колоссальных перегрузок, изменит состав, превратится в гремучий газ, который тут же и взорвется, уничтожив и небо, и землю, и всю породу людскую, доселе к подобным вещам относившуюся с прохладным недоверием. И вот на пике напряженной атмосферной густоты, когда дышать стало уже почти нечем, вдруг резко все изменилось: воздух сделался прежним, пригодным для жизни, и на сцене в одно неуловимое глазом мгновение появился не кто иной, как знакомый Насте старик из Сретенского переулка!
Он невероятно преобразился с той их первой встречи, когда она с легкой брезгливостью отметила про себя, что в старом его, немощном теле, в этой неизбежной дряхлости почти не движутся уже жизненные соки. Ей показалось тогда, что в нем словно отсутствует кровь, настолько он был бледен и тощ до такой степени, что казался невесомым. Сейчас же на сцене стоял крепкий пожилой мужчина лет семидесяти, с румяным лицом, заметно пополневший, и полнота эта шла ему чрезвычайно. Одет он был превосходно: черная пара (выступающие хрусткие манжеты схвачены серебристыми запонками от модного ювелирного дома), ботинки из окрашенной в черное крокодиловой кожи изумительной выделки и фактуры. Седая копна волос аккуратно уложена – ни следа прежнего хаоса. Борода, окладистая, широкая, словно лопата, и пышная, как свежая белая сдоба, лежала на груди, отливая серебром. И самое главное – руки! Вместо прежних, немощных и худых лапок, схожих с куриными, теперь это были руки здорового человека. Розовая кожа, аккуратные ногти, ни малейшего намека на синие хрупкие вены, узловатые фаланги пальцев и эти неопрятные спутники старости – леопардовые пятна на коже, утратившей за давностью лет и болезнями способность к правильной пигментации.