Секта-2

– Кто его знает, что там было на самом деле тысячи лет назад? История – шлюха, которую можно ставить в любые позы, лишь бы самому получить удовольствие. Наша с тобой книга – это сенсация, преподнесенная с высокопробной наглостью. В том, что этот труд будет иметь далеко идущие последствия, я не сомневаюсь. Это оружие с чрезвычайно долгим периодом воздействия. Как радиация! Кто-то прочитает книгу и с негодованием выбросит, станет протестовать, выйдет на улицу с хоругвями, будет избит омоновцами, помещен в клетку с бомжами и проститутками и осужден за расовый экстремизм. Кто-то прочитает и подумает: «А вдруг в этом что-то есть?» А это уже очень хороший результат, потому что человек сомневающийся перестает слепо верить, а значит, он, если так можно выразиться, наш клиент. Наконец, я даже не говорю о тех, кто примет на веру все, что написано. Таких будет много, – усмехнулся Продан, – очень много. В России нищета, а когда человек беден, живет, как скот, в грязном сарае и видит, что ничего не меняется даже после того, как он помолился утром, в обед, вечером, он неминуемо озлобится на все и вся, и прежде всего на Бога. Книга не предназначена для продажи, мы станем распространять ее так же, как делают это «Гедеоновы братья»[34] с Новым Заветом, то есть совершенно даром. Ты себе даже не представляешь, работу какого масштаба и важности ты делаешь сейчас.

– Да, но… – И вдруг Насте стало все понятно. Все, что она должна сделать, словно появилось перед ней бегущей строкой. И от осознания того, что из всего этого мерзкого, вонючего болота, куда вынужденно загнала ее судьба, есть настолько простой выход, у нее перехватило дыхание и в ногах появилась слабость, но не предательская, а приятная, как бывало перед сложным университетским экзаменом, когда знаешь все билеты, но все равно волнуешься и сдаешь на «отлично», и после тебе хорошо-хорошо. Она весело поглядела на Продана, тот вначале с недоверием, а затем с удивленной теплотой во взоре ответил ей. «Девчоночка», как он снисходительно называл ее, отдавая дань творчеству покойного Белоусова,[35] нравилась ему с каждым днем все больше и больше. Продан ценил ее острый ум, литературный дар и красоту. Столь волшебное сочетание всех этих качеств, сосредоточенных в одном человеке, вызывало у сенатора будоражащее, вернувшееся из молодости острое чувство, представлявшее собой коктейль из 50 миллилитров похоти, слюнного сока, энергетического тоника «second youth»[36] и афродизиака в виде пошлейшей коктейльной вишенки с гвоздичным ароматом и вкусом поцелуя в эрогенную зону вблизи уха. Настина отстраненность, некоторая неловкость, с которой она относилась к нему, время от времени причиняли Продану тайную боль. Случалось это, когда он вдруг видел в ней нечто совершенно иное, нежели просто очередную рабыню, выполнявшую его прихоти. Всякий раз, когда, ответив на его предложение об ужине вежливым «нет», она собирала листы рукописи, черновики, прощалась и уходила, ему хотелось задержать ее под любым предлогом. Однажды он даже готов был схватить ее за руку, попросить, чтобы она осталась, и… Но этого Продан не мог себе позволить в силу собственных комплексов, вросших в душу, словно метастазы. Он стоял на границе того состояния, знакомого многим пресыщенным жизненными благами людям, которое нельзя назвать иначе чем «рак души», единственным лекарством от которого, да и то на ранней стадии, является насильственный возврат собственного «я» к прежним незамысловатым, но вечным жизненным ценностям.