Секреты леди

– Нет, сам я ничего не видел, а насчет других… трудно сказать. Возможно, кто-то когда-то заходил в частные апартаменты и обратил внимание на картину. Но сейчас старик спрятал свою драгоценность. Боится, что кто-нибудь украдет.

Дафна решила, что не расслышала.

– Кто-нибудь украдет портрет?

– Да.

– Странно.

– Возможно, и странно. Но в данном случае странность барона нам на руку.

Как хорошо он это сказал: «нам».

– Почему же?

Вывод напрашивался не самый утешительный: лорд Чарлтон дорожил картиной.

– Потому что мы выигрываем время. Старик сидит дома, а вместе с ним остается взаперти портрет. Дело за малым: убедить его продать реликвию. Клянусь, я непременно это сделаю.

Лорд Фоксберн говорил уверенно, как о деле решенном. Дафне показалось, что с плеч сняли тяжкий груз. И почему-то внезапно подступили слезы.

– Замечательно! – Ей захотелось обнять спасителя, однако недавняя вспышка гнева заставила сдержаться. Любое прикосновение опасно непредсказуемыми последствиями. – Обязательно найду способ вас отблагодарить.

Граф поднялся.

– Не рассчитываю на вознаграждение, мисс Ханикот. – Он выглядел усталым, как будто короткий разговор потребовал немалых усилий. – А сейчас мне лучше вернуться в дом, пока кто-нибудь не заметил, что мы оба исчезли.

Лорд Фоксберн ушел, оставив Дафну на скамейке в укромном уголке сада, – озадаченную и одинокую.

Глава 15

Фактура – 1.Зрительное и тактильное свойство холста, обычно создаваемое несколькими слоями краски или применением других материалов. 2.Неповторимое ощущение при осязании; например, легкое покалывание при прикосновении к подбородку джентльмена.

Бенджамин лежал, уставившись в потолок. Сон не приходил. Учитывая поведение во время недавней встречи в саду, можно было бы предположить, что бессонница – результат угрызений совести. По всем правилам ему и в самом деле следовало бы жестоко раскаиваться.

Но он не раскаивался.

Закрыть глаза и уснуть мешала боль – в этот раз особенно изощренная и мучительная.

Зародилась она в обычном месте – в правом бедре, – но стремительно завоевала все тело. Ныли даже зубы.

В два часа ночи Бенджамин применил испытанное средство, но двойная порция бренди не принесла желанного облегчения, а лишь добавила неприятностей: комната начала отвратительно кружиться. Никогда еще приступ не тянулся так долго. Страдалец беспомощно корчился от боли и безжалостно ругал себя всякий раз, когда не удавалось сдержать стон.

Как только в окне забрезжил дневной свет, голова ответила жуткой резью в висках.

Агонию усугубил настойчивый стук в дверь; вместо ответа из груди вырвалось невнятное рычание.

Дверь распахнулась, и на пороге возник свежий, полный сил Джеймс Аверилл.

– Вставайте, Фоксберн. Мы же собирались рано утром выехать на охоту, помните?

Вечером охота представлялась отличным вариантом, потому что позволяла уехать из дома, как можно дальше от Дафны, и выбросить из головы ненужные мысли.

Но сейчас идея казалась порождением ада.

– Я не поеду. – Каждое слово требовало нечеловеческих усилий. – Нога разбушевалась. Полежу. – Бенджамин накрыл голову подушкой и махнул рукой, ожидая, что дверь закроется.

Но спасительного звука не последовало.

– Какого черта, Аверилл? Неужели не ясно?

– Я не очень силен в логических построениях. Куда увереннее чувствую себя среди фактов, цифр и прочих конкретных понятий. Вчера вы выглядели вполне здоровым и бодрым. Что же произошло?

– Прокатился верхом. Впервые за долгое время.

– И поездка вызвала такую боль?

– Да, – сквозь зубы процедил Бенджамин.

– Позвать кого-нибудь? Может быть, отправить лакея за доктором?

Больной отбросил подушку.

– Не смейте привозить врача. Понятно? Повторять не надо?

– Понятно, – угрюмо подтвердил Аверилл. Повернулся, чтобы уйти, но остановился. – Знаете, Фоксберн, иногда кажется, что вам нравится страдать.

Бенджамин уничтожил адвоката презрительным взглядом.

– Катитесь ко всем чертям.

Аверилл ушел, бесшумно закрыв за собой дверь. А ведь любой другой на его месте хлопнул бы ею изо всех сил.

В кромешном отчаянии Бенджамин сжал голову ладонями. Хуже быть уже не могло.

Спустя некоторое время оказалось, что он ошибался. Могло, да еще как!

Следующие несколько часов прошли в мучительном тумане. Бренди он больше не пил – все равно не помогало. Просто лежал неподвижно и ровно дышал, мечтая уснуть. Может быть, обнаружится, что ужасные двенадцать часов – всего лишь кошмарный сон. Наступит солнечное утро, он проснется под пение птичек, увидит на небе радугу и станцует залихватскую жигу.

К сожалению, рассчитывать на удачу не приходилось.

Вместо этого приходилось терпеть пытку столько, сколько ей было угодно продолжаться.

Неизвестность терзала не меньше самой боли.

Он перестал считать. И начал задавать себе вопросы.