Секреты крылатых слов и выражений [СИ]

— Дураки, — посмеивался Дионисий. — Дамокл предан мне, как собака. Просто мечтает человек о престоле. Понимаете, мечтает. Одни хотят получить бессмертие, другие стать властителями морей, а этот — править. Считает, бедолага, меня наисчастливейшим из смертных. И царствовать хочет не в Сиракузах, а вообще. Абстрактно.

— Государь, — понимающе кланялись слуги, — но он примерял корону, сидел на троне.

— Да ну вас, — отмахивался Дионисий.

Тем не менее, с Дамоклом поговорил. Но тому, как с гуся вода. Хочет человек в цари и всё тут. Хотя и понимает, что желание его неосуществимо.

Другой бы на месте Дионисия озлился, но он, слава Богу, понимал, что Дамокл ему зла не желает и любит, как старшего брата.

Думал царь, думал и решил любимцу своему наглядно доказать, что не такое уж и счастье правителем быть.

Приказал Дионисий в тронном зале столы накрыть, да позвать на пир всю городскую знать. В углу же посадил писца, что бы тот записывал всё что произойдёт. Для истории.

Собрались гости, славят царя.

— Погодите, — молвит Дионисий и незаметно знак писцу подаёт, мол, начинай. — Решил я на сегодняшний вечер от власти отречься и передать её своему ближайшему другу Дамоклу.

Смеются гости, царской шутке. А тот берёт Дамокла под руки и ведёт к трону.

— Садись, — говорит, — и правь. До утра ты теперь Сиракузский царь.

Оторопел Дамокл, но видит, правитель серьёзен. Плащ ему свой на плечи набросил, корону на голову надел.

Сел Дамокл на трон. Глаза блестят от слёз радости. Поднимет руку, гости почтительно замолкнут. Молвит слово, все внимательно слушают, да кивают согласно.

Писец всё старательно записывает, даже наброски на пергаменте успевает делать.

Тут Дионисий и спрашивает, — Порадовал я тебя, друг мой верный?

— Благодарю тебя, — отвечает Дамокл. — Сегодня я счастливейший из смертных.

— Ну, раз так, — заговорщицки подмигивает царь, — то посмотри–ка вверх.

Поднял глаза Дамокл, а над ним, под самым потолком на конском волосе меч привязан. И нацелен остриём прямо ему в темя.

— Вот, на таком, брат, месте ты восседаешь, — смеётся Дионисий. — Каждое мгновение жди, что лопнет волосок и всё. Нет тебя. И ты здесь только на вечер, а мне весь остаток жизни на этом троне быть. Видишь теперь, как за власть расплачиваться приходится?

Говорит специально, не спеша, что бы писец всё успел записать слово в слово.

— Да, неужто ты считаешь, — отвечает Дамокл, — что только над троном такой меч висит? И надо мной такой есть, ведь, сколько людей жаждут на место твоего любимца попасть. И над военачальниками твоими, и над советниками, и над слугами по мечу. Да, что там говорить, даже над последним крестьянином, что сейчас в поле пашет, свой меч подвешен. Ведь, не ровён час, нападут на Сиракузы враги, так его первым за мешок зерна порешат. И мечи эти все одинаковые, ни больше, ни меньше твоего. Не обессудь, государь, но уж в такие времена нам жить выпало.

Покивал согласно Дионисий, похлопал в ладоши. Затем подошёл к писцу, вырвал у него пергамент и в клочки изорвал…

ДАРЫ ДАНАЙЦЕВ

Данайцами раньше называли греков, которые, в свою очередь, называли себя эллинами. И это, заметьте, не путаница, а обыкновенная маскировка. Ибо греки, прежде всего хитроумные торговцы, а уже потом, воины и поэты.

Бывало, приплывут на челнах греческие купцы к славянам, раскинут шатры и давай торговать. Разложат золото и серебро на бархатных подушках. Выставят крохотные амфоры с душистыми маслами. Зашуршат отрезами шёлка и бархата. Обомлеют голубоглазые славянки в медных серьгах и браслетах из бересты от такой невидали. Обо всём забудут. И понесут купцам соболей и бесценный рыбий зуб за серебряные перстеньки с бирюзой. И куда только мужья смотрят? А мужья в оружейной палатке толпятся. Там начищенные медные шлемы огнём горят, да крашеными перьями топорщатся. И ведут мужчины своих коней в обмен на греческие сокровища. Купцы же хохочут, толстыми пальцами крутят, торгуются.

Наутро, глядь, уплыли гости. Увезли коней с соболями.

Кручинятся мужчины, понять не могут, зачем им эти медные шапки с перьями. Как теперь без коней?

Кручинятся женщины. Скоро зима, а у них вместо меховых шуб перстеньки и цепочки.

Соберутся старейшины и решат — «больше грекам здесь не торговать».

Через месяц, глядишь, опять челны плывут.

— Кто такие? — спросят, часовые. — Не греки?

— Нет, — кричат с челнов, — эллины.

— Причаливай, — разрешат часовые.

Уедут купцы, и опять соберутся старейшины. Приговорят, что не только греков, но и эллинов не пускать.

Ещё месяц пройдёт, а по реке опять кто–то плывёт, да выкрикивает, — Эй, славяне, данайцев пускаете?…

ДВУЛИКИЙ ЯНУС

В римской мифологии Янус стоит особняком. Олицетворяя собой вход и выход, прошлое и будущее, он, как личность, интересовал скорее философов. Обыватели же, считая его просто «богом дверей» и на всякий случай подвешивали статуэтку Януса над входом в жилище.