Секреты

Дважды она видела, как упали самолеты; пилот одного в целости спустился на парашюте, но другой сгорел живьем. Но она, можно сказать, не видела ничего, потому что на юге Англии погибшим пилотам не было числа. Бомбардировщики залетали незаметно, сбрасывая свой смертельный груз на летные поля, убивая наземные команды и гражданское население. Что же касается бомбардировщиков, которые не долетали до намеченной цели, они беспощадно сбрасывали свой груз в любом месте, не беспокоясь, куда он попадет: в больницы, школы, деревни или города.

Полтора месяца назад Хонор набралась решимости посмотреть, как обычные люди садились на сотни маленьких лодок, чтобы спасти солдат, застрявших в Дюнкерке. Она верила, что никому не удастся покорить Англию, если ее подданные так отважны и решительны. Но сейчас, видя этих молодых военных летчиков в действии день за днем и читая списки погибших, которые с каждым днем становились все больше, она очень боялась, что у Англии не хватит людей или оружия, чтобы выиграть войну.

Она ложилась спать, исполненная беспокойства, и просыпалась с тем же чувством. Сначала она молилась только о безопасности Адель и Майкла, но потом почувствовала, что неправильно переживать только за тех, кого любишь. Каждый солдат, каждый моряк, каждый пилот был чьим-то внуком, сыном, мужем, любимым или братом. Она переживала за каждого.

— От того, что будешь смотреть на небо, сорняки сами не вылезут, — весело крикнул почтальон Джим, опуская велосипед на землю на дороге, чтобы занести ей почту.

— Конечно, не вылезут, — с улыбкой сожаления сказала Хонор, обрадованная, что ее отвлекли от мрачных мыслей. Джим ей нравился. Ему было шестьдесят семь лет, и у него была копна седых волос и самые кривые ноги, которые она когда-либо видела. Он сражался в Первой мировой войне, и хотя его здоровье оставляло желать лучшего, он заступил на место почтальона вместо сына, которого призвали в армию. Он сказал, что от этого чувствует себя нужным и физическая нагрузка полезна для него. — Но сорняки могут подождать еще, если выпьешь чашечку чая.

— Я надеялся, что ты предложишь, у меня пересохло в горле, — признался он. — И сегодня твой день. Красный день календаря. Сдается, это письмо от твоей внучки. На нем лондонский штемпель.

Джим уселся на скамью у двери, пока Хонор зашла в дом сделать чаю. Ожидая, пока закипит чайник, она быстро пробежала письмо глазами.

«Дорогая бабушка!

У меня мало новостей, здесь пока что достаточно тихо, только безотлагательные случаи, потому что остальных высылают из Лондона. Все палаты на верхнем этаже закрыты, а в цокольном этаже оборудовали новые из соображений безопасности на случай воздушного налета. Я приспособилась вязать в ночную смену, потому что работы мало, и почти закончила спинку кофты. Ужасно, что Париж взяли немцы, правда? Я иногда думаю: а смогут ли наши мужчины действительно их остановить?

Как бы мне хотелось поехать домой в отпуск. В Лондоне ужасно летом, и еда здесь кошмарная. Я предполагаю, что с едой станет намного хуже еще до того, как кончится война, потому что сейчас категорически не хватает почти всего.

Я не раз ходила на танцы с Джоан и несколькими другими медсестрами в последнее время. Забавно, как люди настроены веселиться еще больше, чем они это делали в мирное время. Можно подумать, что все они напуганы и подавлены. Но в Вест-Энде по-настоящему весело по вечерам, несмотря на затемнение, хот «Эрос» заколотили досками. Мы однажды остались там допоздна, и на улице тьма, хоть глаз выколи. Но от этого люди еще больше разговаривают друг с другом и помогают друг другу. А как мне надоело таскать противогазовую маску за собой!