Секретарь

Я подняла голову и увидела, что она улыбается.

– Вы как будто вошли в некий транс, Кристина. И общаетесь с потусторонним миром. У вас действительно феноменальная память.

Кажется, она даже засмеялась, и я, возможно, засмеялась вместе с ней.

Тот день мне запомнился как счастливый. Мы вдвоем в умиротворенной обстановке кабинета работаем бок о бок: она обзванивает членов совета директоров, успокаивает их, берет дела под свой контроль, а я решаю практические задачи по замене ее ноутбуков и телефонов. Мы действуем синхронно. Наши естественные ритмы совпадают.

Когда Энди, старавшийся как можно дольше не попадаться Мине на глаза, в шесть наконец просунул голову в дверь, я поморщилась, услышав, как она обращается к нему, и не стала отводить глаз от ноутбука, сделав вид, что погружена в работу.

– Подожди в холле, хорошо? Я подойду через минуту. Мы с Кристиной уже заканчиваем. – Мина подошла поближе и села на подоконник, превращенный в банкетку. – Обожаю этот уголок, – продолжала она.

Небо было ясным, выглянули звезды, садовые фонари мерцали в кустах.

– Мы с Энди поужинаем пораньше в пабе. Там наверняка будет полно журналистов, но рано или поздно мне все равно придется иметь с ними дело. Пусть Маргарет покормит вас ужином, а Дэйв потом отвезет домой. – Она взяла меня за руку. – Еще раз спасибо вам, Кристина.

Газеты и телевизионные новости в выходные пестрели кадрами, на которых Мина и Энди рука об руку шагали по деревне под чистым вечерним небом. Одно издание проехалось насчет полной луны и волков, но в целом репортажи были позитивными. А пара держалась свободно и непринужденно, входя в чисто выбеленный и крытый соломой, какой-то сказочный с виду местный паб, где их приветствовал сам хозяин.

Вот они вдвоем с улыбкой опираются на стойку бара и смотрят на меня со страницы моего альбома для вырезок. Они так самодовольны, им даже в голову не приходит, что именно я наклеила на соседнюю страницу.

«Ист-Харнинг газетт», 23 июля 2009 года

Две женщины, выгуливавшие своих собак утром в прошлый четверг в лесу Суэйнстон, обнаружили труп семидесятипятилетнего мужчины. Рядом было найдено ружье. Полиция считает, что он покончил с собой.

Пиар-отделу Мины в тот раз удалось замять эту историю и добиться, чтобы она не попала в центральную прессу, но я надеялась, что хоть кто-нибудь где-нибудь сочтет смерть этого старика достаточно важной и значительной. Мне понадобилось время, чтобы найти ее в Сети, но в конце концов я все же наткнулась на заметку в несколько строк, опубликованную в местной газете. Никаких упоминаний о Мине, да никто бы и не осмелился: это случилось вскоре после успешно выигранного ею процесса по делу о клевете, и журналисты старались не рисковать.

Провели дознание, вынесли вердикт «самоубийство», старика похоронили, родня оплакала его. Значительные, роковые события прошли незамеченными для тех, кто нес за них ответственность, и я причисляю к ним себя. Известие местного, а не национального значения. И все же оно теперь здесь, на принадлежащем ему по праву месте в моем альбоме – как прослойка в бутерброде между победой Мины в суде и ее воскресной прогулкой с мужем в паб. Я нахожу удовольствие отчасти и в том, что восстанавливаю порядок повествования. Дополняю его недостающими деталями.

Кстати, вспомнила: я ведь получила сообщение от мистера Эда Брукса, главы отдела журналистских расследований «Бизнес таймс». Узнав, что он работает над книгой, я послала ему эсэмэску: «Желаю удачи». И он сразу же ответил: «Я был бы очень признателен Вам за согласие побеседовать. Неофициально». Приятно знать, что меня не забыли. Теперь у него есть мой номер. Мой домашний адрес у него был и раньше, и он уже наверняка выяснил, что там меня нет. Возможно, он думает, что я скрываюсь в каком-то тайном убежище. «Мне кажется, пока это небезопасно», – написала я в ответ, подкрепляя его вероятные предположения. И отключила телефон. Если он узнает, что я в «Лаврах», может отнестись ко мне предвзято. Не могу допустить, чтобы он усомнился в том, что я нахожусь в здравом уме.

26

Было всего пять часов утра в воскресенье, когда меня разбудил громкий стук во входную дверь. Я помню, какие ощущения он вызвал. Будто острые, костлявые пальцы нащупали край моей кожи и сорвали ее. Одно быстрое движение – и я осталась ободранной и ничем не защищенной. Словно кролик, висящий в лавке мясника. Освежуем кролика, – приговаривала мама, раздевая меня в раннем детстве перед купанием, и я поднимала руки, чтобы она через голову стянула с меня майку.