Секрет лабиринта Гаусса

— Ничего я, Таня, не ищу. Давайте все подозрительное спрячем здесь.

— Зачем, Петька?

— На всякий случай, если кого повстречаем.

Шурка подскочил, как мячик:

— Страшное чего-нибудь приметили, да?

— Чего орешь! — набросился на него Тимка, — вытряхивай карманы! Сказали же, на всякий случай. Обратно будем ворачиваться, возьмем.

Таня положила на камень коробочку из-под вазелина, там была последняя фотография родителей и телеграмма, вернее, ленточки с телеграммы, на которых были страшные слова: «Погиб в бою смертью храбрых» и подпись — «экипаж танка».

Шурка положил гильзу от автомата, солдатскую пуговицу и красную бумажку — тридцать рублей.

— Больше у тебя ничего нет?

— Ничего.

У Тимки было только одно письмо, которое перед гибелью написал ему отец.

Все вещицы, письмо, путевки и свои бумаги Петька завернул в листья лопуха и засунул далеко под гранитную глыбу. Дыру тщательно засыпал сухим щебнем и спросил Шурку:

— А у тебя акт милицейский живой?

— А как же. В куртке, в газете завернутый. Его тоже прятать?

— Наоборот, его на самое видное место всегда ложить будем. Прочитают и сразу поверят, что мы просто бродяги.

— А кто, Петька, прочитает? — с тревогой спросил Шурка.

— Ну кто, ну, например, в Жаргино, кто встретится. Не здесь, понятно же…

— Петька, а про лагерь рассказывать?

— Про лагерь и про убитого молчать. Бродяги, мол, и все.

Ребята снова легли и уже засыпали, когда Таня спросила:

— Шурка, отчего у тебя отец такой злой и в припадки падает?

Шурка повернулся лицом к Тане:

— Сначала, когда вы еще не приезжали на Байкал, он не совсем припадошный был. А как война началась, дед Подметкин какие-то корешки стал парить и моему отцу давать вроде для того, чтобы выздоровел, и чтоб на фронт его взяли. Поил его по нескольку раз в день, да видать и перестарался. Теперь у него падучая приключается. Шмякнется, где ни на есть, дергается кабан коротконогий, пеной задыхается. Ну и всякое такое.

— А что это «всякое такое», — спросил сзади Петька.

— Дерется, наверно, — сказала Таня.

— Еще как дерется, нас с мамкой бьет, чем попало. Я раз за нее заступился, а он меня ударил крышкой от кадушки. Целый день я без памяти лежал, — Шурка тяжело вздохнул: — Кончится война, уйдем мы с мамкой от Подметкиных, куда глаза глядят.

Они долго лежали молча. Где-то слышался тонкий писк, шорох, где-то в поднебесье, может, на самой вершине хребта, то ли всхлипывала, то ли вскрикивала во сне какая-то зверюшка. Ее рыдающий звук усиливался в глубоких ущельях.

Поднялась луна. Она была кровавого цвета, как перед бурей. Ребята уже давно спали. Они не слышали, как сзади, из-за черной глыбы, неслышно вышел высокий человек с оплывшим лицом и большими ушами. Он осторожно переступил через заряженный капкан и толстой рукой дотянулся до мешка. Беззвучно поднял его в воздух и исчез с ним в темноте. Через минуту так же тихо появился и положил мешок на место. Покосился на капкан, на лук, на стрелы и поднял котелок. Выпил воду всю без остатка. Поставил котелок на место и осторожно опрокинул.

Утром Петька проснулся оттого, что вкусно пахло супом. Он повернулся на бок и открыл глаза. У костра на камне, пригорюнишиись, сидел Тимка и помешивал ложкой в котелке.

— Что варишь? — тихо спросил Петька.

— Щавеля маленько нашел, щи с копченым салом будут.

Тимка встал, подошел к Петьке, наклонился к уху:

— Ты ночью сало не ел?

— Нет, а что?

— Значит, Шурка ел или Таня.

— Они ночью не вставали, я бы слышал. А что случилось, Тимка?

— Вечером сверху я положил самый мясистый кусок. Мешок маленько открыл, чтоб сало проветрилось. А сегодня куска нет и вода пролита.

— А кто мог быть?

— Росомаха, видать, схватила, пока я ходил за щавелем.

— Она бы в капкан попалась.

— Да я, дурак, утром его разрядил и ушел, она и напакостила.

— А может, человек?

— Нет. Я проверил. Нигде никаких следов.

Глава 11

В полдень ребята вышли на гребень хребта. Нестерпимо палило солнце. До камней, покрытых пылью, нельзя было дотронуться рукой. Обжигало.

Сразу спуститься на южную сторону не удалось, потому что склон гребня отвесной стеной уходил вниз, туда, где клубились белые, как вата, облака. Они закрывали ущелье. Временами оттуда дышало плотным горячим воздухом. Петька вынул компас, посмотрел на стрелку. И на запад и на восток ущелье тянулось до бесконечности.

— К востоку все хребты мельчают, нужно идти туда, — сказал Тимка.

На взмокшие спины подняли мешки. Пошли. Капкан раскалился на солнце, и Тане пришлось завернуть его в телогрейку.

Хотелось спать. В глазах у Тани то появлялись, то исчезали красные и зеленые искорки. Тимка шел впереди и отворачивал нагретые камни. Он надеялся найти под ними хоть каплю влаги. Но под камнями было также сухо и пыльно, как и сверху.

Солнце стояло в зените и теперь нещадно жгло спины и затылки четырех маленьких скитальцев.

Шурка не выдержал первым, он лег в ямку под огромную глыбу и заплакал:

— Идти не могу, хоть убейте.

Тимка с Таней пытались вытащить Шурку из-под глыбы, но он уперся ногами и, как безумный, твердил одно и то же:

— Хочу пить. Хочу пять. Хочу пить.