Сеятели смерти. Задание — Токио

— Ну, я бы так все-таки не говорила, — замялась мисс Прюитт.

— А как, Лиз? Что бы вы сказали на моем месте? — Дарреллу вдруг захотелось поддеть ее; он страшно нервничал, чувствуя себя цеуютно на столь непривычном месте, и был готов отыграться на ком угодно. — Билл Черчилль застрял в горах над Хатасимой, Хэнк и Мока, судя по последнему донесению, проникли в деревушку. Учитывая, что Билла Черчилля, при всем уважении, к профессионалам отнести нельзя…

— Черчилль, если не ошибаюсь, — ваш старый друг?

— Да, — кивнул Даррелл.

— Сэр, в посольстве очень…

— Через пятнадцать минут, — отрезал Даррелл.

Даррелл был крупный, мощного сложения мужчина с густыми черными волосами, на висках подернутыми сединой. В его обветренное лицо въелся бронзовый загар, приобретенный в малайских джунглях и песках Сахары. В минуты гнева его синие глаза устрашающе темнели. Сейчас, например, они казались почти черными. Двигался он с кошачьим проворством. Его тело было иссечено доброй дюжиной шрамов— памятками со всех концов света: закоулка в Карачи, парижского метро или пустыни Калахари.

Порой Даррелл начинал представлять себя машиной— роботом, которым умело управлял маленький седовласый человечек по имени Дикинсон Мак-Фи. Генерал Мак-Фи стоял во главе печально знаменитой секции «К», одного из самых оперативных подразделений Центрального разведывательного управления. Даррелл уже так давно участвовал в боевых операциях, что пси-, ходоги-аналитики из дома номер двадцать по Аннаполис-стрит в Вашингтоне, в котором располагалась штаб-квартира секции «К», всякий раз, когда речь шла о возобновлении его личного контракта, проявляли серьезную обеспокоенность относительно шансов Даррелла остаться в живых. Шансы уже давно приближались к нулю, однако Даррелла это ничуть не беспокоило. Он знал, что его досье были отмечены красной наклейкой «подлежит уничтожению» не только в доме номер два на площади Дзержинского в Москве — цитадели зловещего КГБ, но и в мрачных лабиринтах Черного дома — разведывательной секции Л-5 в Пекине. Даррелл криво усмехнулся, представив, насколько разбухли эти досье за последние годы.

Впрочем, по натуре Даррелл был азартный игрок, а склонность к авантюризму досталась ему от старого деда Джонатана, который воспитывал мальчика в жаркой и влажной Луизиане. Жили они в дельте реки Пеш-Руж. Пристанищем мальчику и деду долгие годы служил старенький миссисипский пароходик «Три красотки», выигранный Джонатаном одним удачным броском игральных костей. Дед сам привел пароходик в один из рукавов пеш-ружской дельты и устроил на нем плавучее жилище для себя и малыша Сэма.

И в центральной конторе генерала Мак-Фи, и в отделениях секции «К», разбросанных по всему миру, авантюризм Даррелла стал уже притчей во языцех. Даррелл предпочитал работать в одиночку и совершенно не выносил конторской бюрократии; именно поэтому ему было столь ненавистно неожиданное назначение в Токио.

Даррелл никогда не был женат, но обладал многими женщинами. Одних он любил сам, другие любили его, а некоторые пытались его убить. Дидра, его старая привязанность, отчаявшись убедить Даррелла на ней жениться, сама устроилась в секцию «К» и теперь они виделись совсем редко. Впрочем, Даррелла, который не мог позволить себе ничего постоянного, это вполне устраивало.

Порой, в минуты грусти, он размышлял над своей одинокой жизнью, где опасность подстерегала за каждым углом, и даже сожалел о том, что не может поселиться в загородном доме в какой-нибудь спокойной провинции. Но потом Даррелл стряхивал оцепенение, отгонял прочь бесполезные мечты и обретал привычные энергию и оптимизм. Нет, другая жизнь была не для него. Да и секция «К» никогда не выпустит его из своих цепких лап. Он был навсегда прикован к ней цепями и не слишком огорчался, когда вспоминал, что лишь смерть может принести освобождение.

Ему часто разрешалось «действовать сообразно обстоятельствам», как формулировали разрешение на убийство официальные бюрократы. А убивать Даррелл умел не только с помощью пистолета и ножа, но и голыми руками, натренированными, ловкими и действующими с молниеносной быстротой. Такие, на первый взгляд, безобидные предметы, как булавки, шпильки или монеты, в руках Даррелла становились смертоносными. Он прекрасно знал расположение главных нервных центров, простое надавливание на которые выводило противника из строя или даже лишало жизни. Даррелл старался не вспоминать про те случаи, когда ему приходилось пользоваться искусством, которому его обучили за годы тренировок в мэрилендском «лагере».

В Токио, как и в любых других уголках земного шара, он чувствовал себя как дома. По-японски он говорил свободно. Даррелл, кроме того, прекрасно владел шестью европейскими языками, арабским, мандаринским наречием китайского языка, а также доброй дюжиной различных диалектов— от панджабского до суахили.