Сеятель

Лариса кидается к Обломку, чтобы стащить с него самого дорогого для нее человека на свете, перевязать его раны, сделать хоть что-нибудь для его спасения, но тут внезапный энергетический импульс Обломка буквально парализует ее. Лариса замирает на месте, не в силах сдвинуться. Она тянется к Михаилу всем своим существом, но ее всю заполняет холодное зеленоватое сияние, а в голове возникает какой-то белый шум, постепенно из невразумительного шороха распадающийся на множество шепчущих голосов: «Стой! Не надо! Не вмешивайся! Поздно!» Разум говорит о том же: слишком много крови потерял Михаил, чтобы с этим еще можно было что-то сделать. Кроме того, он в сверхрежиме, что усугубляет ситуацию.

Глаза Ларисы наполняются жгучими слезами, которые сбегают по щекам, оставляя ожоги. Но и смахнуть их она тоже не в силах. И вообще не в силах ничего сделать. Только стоять, смотреть и безудержно рыдать. А вместе с сиянием ее заполняет понимание того, что происходит и какова в этом роль Михаила, – близкий контакт с Источником в момент его открытости и уязвимости показывает ей больше, чем она могла бы надеяться увидеть. Но от этого понимания ей совсем не легче…

За спиной распахивается дверь. Козырева чувствует присутствие Паука, но не может обернуться. Впрочем, здесь, рядом с Источником, холодный ужас, излучаемый главарем Новых, не имеет над ней власти. Она видит только умирающего Михаила.

– Сдается мне, – эхом доносится до Ларисы голос Посвященного, – что проиграл как раз ты.

И говорит он это явно Пауку. Но Ларисе все равно. Словно загипнотизированная смотрит она на делающееся все более ярким изумрудное сияние Обломка, которое совершенно поглощает тело Михаила, растворяет в себе. На мгновение ей кажется, что призрачный Миша, весь состоящий из зеленого света, возникает над Обломком, смотрит на нее пронзительным взглядом, а потом превращается в этакое маленькое изумрудное солнце, и луч его бьет куда-то ей за спину, навсегда подводя черту под существованием Сида-Паука.

Вот только Лариса уже вся состоит из боли, и горячие слезы, кажется, прожгли в ней глубокие дыры, до самой души. И когда она уже не может больше выдерживать эту боль, ее выбрасывает из сна…

* * *

– Приехали, Лариса Сергеевна!

– Спасибо, Боря…

Козырева медленно, покачиваясь, выбралась из машины и попыталась сфокусировать взгляд. Получалось плохо. Да что ж такое-то? Для вакцинальной ломки как-то уж слишком быстро – от первых симптомов прошло совсем немного времени. Так, держаться, Лариса, а то даже привыкший не задавать вопросов Борис может не выдержать…

– С вами все в порядке? Может, помощь какая нужна?

Черт!

– Все нормально, Боря, не заморачивайся. Видимо, переутомилась просто и простыла слегка до кучи. Надо отдохнуть. Спасибо тебе, езжай домой.

Совсем чуть-чуть ноток сирены в голосе решили дело: водитель покорно сел в машину и отбыл в сторону Москвы. И в легенду ее поверил, не могло быть иначе. Способностями своими в обычной жизни Козырева старалась не злоупотреблять: хватало того, что она по максимуму вкладывала их при ведении «Фактора человечности» – программы со стремительно растущей аудиторией. Просто такие вещи бесследно не проходят – эксплуатация Силы на предельной мощности рано или поздно аукается даже организму Измененного…

Лариса изо всех сил держала себя, пока не переступила порог своего дома. Когда дверь закрылась за спиной, ноги задрожали и подкосились. Она бы обязательно упала, не подвернись ей удивительно удачно стоящий стул. Какое-то время Козырева сидела, восстанавливая дыхание, и пыталась собраться с силами, чтобы подняться на второй этаж: сейф-холодильник с ампулами вакцины находился там. Подняла руку с растопыренными пальцами и несколько секунд наблюдала, как они вибрируют.

Черт! Черт!! Черт!!! Как же не вовремя! Впрочем, когда вакцинальная ломка бывает вовремя? Надо вставать и идти, пока ее совсем не развезло. Или ползти, если с «идти» не срастется. А на будущее подумать о том, чтобы «аварийная» ампула антиновы всегда была под рукой…

Ее хватило до лестницы – на первой же ступеньке упала и ссадила себе локоть. Ага, надо сказать спасибо, что не лицом хряпнулась – хороша была бы на завтрашнем эфире ведущая с расквашенным носом. Хотя еще не вечер – успеет не только нос расквасить… Ползи, родимая, ползи! Что значит «не могу»? А через «не могу» ползи! Про Мересьева читала? Вот то-то же! Ползи, говорю!

И она поползла. Ступенька за ступенькой, и не смотреть вверх, а то духом упадешь, глядя на количество грядущих преодолений-превозмоганий. Вот так, ступенька за папу, ступенька за маму, ступенька за Мишу Стрельцова… Болит голова, туманится взгляд, ломит суставы, все дрожит, и тошнит до кучи. Что-то в этот раз особенно жестоко. Переусердствовала с Силой, что ли?

Одолев два лестничных пролета, Козырева почувствовала себя кем-то вроде покорительницы Эвереста… А что, сравнимые достижения с учетом обстоятельств. А если она доберется до сейфа-холодильника – это будет уже почти выход в открытый космос. Так, стоп! Не «если», а «когда». Только так и никак иначе!