Седов

В письмах к жене с Каспия, после тысячекратных объяснений в любви, после рассказов о каких-то, может быть мифических, незнакомках, за которыми он с товарищами пытался ухаживать, после довольно слабых стихов собственного сочинения, написанных, впрочем, так, как может написать только моряк-полярник (любимая сравнивалась с «льдинкой холодной», она должна была «прилететь с ветром свободным» и она же была – «якорь спасения»), – после всего этого попадались сердитые фразы по адресу начальников и однажды – нечто грустное и неопределенное о будущем. Вера Валерьяновна забеспокоилась. В ответ она получила следующее:

«Твое письмо, – писал Седов, – в котором ты утешаешь меня и даешь наставления, – очень ценно. И благодарю, моя маленькая детка, за добрые, хорошие чувства, которые меня, безусловно, подбадривают. Благодарю, спасибо тебе, родная. Фраза моя, о которой ты спрашиваешь, значит то, что я под давлением несправедливости и обиды могу перестать владеть собой и что-нибудь сделаю такое, что будет неприятно для нас обоих, или, вернее оказать, – тяжело отразится на нашей судьбе. Хотя всеми силами стараюсь дать место в себе благоразумию и парализовать навязчивые мысли об обиде. Как ты сама видишь из письма Варнека^{16}, мне теперь ходу не будет вовсе во флоте, хоть будь я золотой человек, а быть оскорбленным я не привык и обиду никому не спускаю, вот, что хочешь, то и делай!.. Бровцын написал от себя о том, что я глубоко обижен и думаю подать в отставку… Но думаю, что и это не поможет делу, раз на меня так узко, недалеко смотрит министр».

Как всегда, осенью он возвратился в Петербург – обветренный, загорелый, с огрубевшими руками. В декабре ему дали чин капитана. Близился 1912 год, решающий в его жизни.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ НАЧАЛО

I

Петербуржец, читатель полуправительственной газеты «Новое Время», утром 19 марта 1912 года получил, по обыкновению, десять больших страниц занимательного, разнообразного чтения. Это была ежедневная порция новостей и рассуждений – достаточно черносотенных и в меру порнографических.

На первой странице помещались объявления траурного и увеселительного характера. Вслед за солидными покойниками – протоиереем Иоанном Херсонским, тайным советником Штукенбергом и другими – рекламировалась «любимейшая публикой балетная артистка императорских театров И. Ф. Кшесинская», а также «московская цыганка» Настя Полякова. Извещение об открытии «Русско-французского коммерческого банка», с основным капиталом в 5 миллионов рублей, соседствовало с рекламой кинематографа «Унион»: «Пляска жизни, драма из парижской студенческой жизни. Бешеные ночи на Монмартре». Мельчайшая нонпарель в самом низу страницы доводила до сведения господ акционеров Донского земельного банка, что «выдача дивиденда за 1911 год в размере сорока рублей на каждую акцию» назначена и т. д.

Вторая страница была только лишь обрамлена полоской объявлений о французском шампанском, французском ликере и турецком табаке «Ксанти». Все остальное редакция отвела для отчета о чисто русских делах – для отчета о прениях в Государственной думе по поводу сметы святейшего синода.

На третьей странице – заседание Государственного совета, на котором обсуждался вопрос об отмене выборности мировых судей. Рядом список пожертвований «на увековечение памяти русских воинов сухопутной армии, погибших на войне 1904—5 гг.».

С особым интересом читатель «Нового Времени» остановился в этот день на фельетоне известного М. Меньшикова, помещенном, как всегда, на четвертой странице. Уже одно название – «Быть ли России пустыней?» – способно было вызвать мурашки на теле.

«Великая засуха. – вот что предсказывает наш ученый пророк г. Грибоедов на наступающее лето. Великая засуха – это значит новый великий голод на почве уже огромного голода, с которым Россия сейчас борется», – в таком суровом тоне начинал Меньшиков. В чем же спасение от предстоящего бедствия? – В борьбе с евреями, отвечал фельетонист. Кстати, он вспоминал дело Бейлиса, и это давало ему возможность блеснуть яркой метафорой. «Как киевские евреи убили несчастного мальчика Ющинского, выточив у него из сорока колотых ран всю кровь, до последней капли, – так может быть обескровлена великая страна, у которой весь хлеб будет вывезен из сорока портов и хлебных станций», – мрачно вешал Меньшиков. Читатель мог извлечь из фельетона некоторые сведения о мелиорации, но также и ту идею, ради которой фельетон был написан: в случае голода, подстрекай голодающих против евреев, организуй погромы!

И много другого, не менее поучительного, нашел подписчик «Нового Времени» в своей газете 19 марта 1912 года. Из подробного сообщения под заголовком «Второй интендантский процесс» он мог заключить, что господа интенданты брали крупно. Одна лишь фирма Тиль, как выяснилось на суде, израсходовала на взятки за двадцать пять лет около 20 миллионов рублей.