Седьмой урок

Создалось парадоксальное положение: отступление от предписания не ослабило действия препарата (как это наблюдалось с антибиотиками), а раздвинуло пределы исследования, расширило представление о его возможностях.

Почему до сих пор никто — ни Кириллова, ни сам Вага — не приняли этого во внимание? Привычка опираться на образцовые клиники? Стремление получить авторитетный отзыв, заключение солидного учрежденья?

Мы живем и работаем по раз навсегда заведенному порядку, все рассчитано, размерено, процесс повторяется ритмично, как маятник, в строгом соответствии с предначертаниями графика. Это общий, естественный закон для всякой лаборатории, но у нас все свершается с особой, подчеркнутой пунктуальностью. Не только новый препарат, но каждая модификация его проходит непреложный путь исследования: чашки Петри, мышки, крысы, кролики, собачки и, наконец, — Богдан Протасович, Кириллова, Степан, а в завершение, на закуску — я. Затем второй круг — студенты-добровольцы. Никто не смеет нарушить священный порядок. Степан ни за что не уступит своего этапа, своей ступеньки. Это не тщеславие, не служебное рвение, это традиция и, если хотите, своеобразная мужская гордость, забота — защищает меня могучей грудью.

О Кирилловой и говорить нечего. Я разгадала уже святая святых ее души: удивительную смесь исследовательской страсти и неистраченных материнских чувств. Я для нее старшая дочь или младшая сестра. Сперва попробует ложечку мама!..

А между тем, в кругу младших научных живет еще предание о том, как утвердилась первая серия актина. Это произошло давно, в дни расцвета ваговского гения. Испытания не были завершены, оставался еще целый ряд ступеней. Вспыхнула эпидемия. Нужно было форсировать, и Вага, минуя традиционную лесенку, принял новый вирус на себя. И победил. Победил потому, что  з н а л, предвидел. Его поступок не был предписан правилами, результат невозможно было высчитать на электронных машинах. Но точнее самых точных машин было его проникновение, абсолютное видение — признак подлинного открытия.

Наверно, так видели день и час революции.

Наверно, так видели победу на подступах к Москве.

В среду, во второй половине дня, воспользовавшись тем, что Кириллова покинула бокс, я — в нарушение всех правил — привила себе вирус, новую форму, проникшую из-за рубежа, едва прописанную в нашей коллекции.

Испытывая действие препарата на себе, я задержала включение актина более чем на сутки, отступая от предписанных сроков. Это было необходимо для того, чтобы провести опыт в обычных житейских условиях, проверить эффективность препарата в повседневной практике, а не в искусственной лабораторной или клинической обстановке. Захворавший никогда — в девяносто девяти случаях из ста — не обратится за помощью немедленно, точно по часовой стрелке, по предписанию.

И вот только теперь, когда вирус и препарат уже введены, когда все уже свершилось, пришлось задуматься о правомочности моего поступка. Мы не принадлежим самим себе и, даже когда принимаем самостоятельные решения (Гастелло, Матросов), — выполняем волю всех, отвечаем перед всеми. Иначе самые благие порывы не станут благом.

Я не испугалась, не струсила — просто горько, что так опрометчиво отступила с позиций исследования.

Но я должна была это сделать! Должна была укрепить веру в открытие, в учителя!

Ну что ж, теперь остается одно: тщательно и последовательно вести журнал.

8 часов утра. 37,0 — для меня это повышенная. Обычно существую где-то на пределе 36,5.

Состояние взвинченное. А тут еще Степан донимает непрошеными заботами:

— Что это ты вроде болезненная? Не нравишься мне сегодня…

Неправда, я ему и сегодня нравлюсь, вот такая, измученная бессонницей, лихорадящая, поблекшая. Чем трудней выпадает для меня день, тем больше привязанности в его глазах.

Чтобы уйти от неспокойных мыслей, присматриваюсь к людям, ищу опору в окружающем. О Степане стараюсь не думать. Не знаю, что ответить, ничего еще не решила.

Немало снует вокруг бездушных, вертлявых девчонок, готовых жить с любым подходящим парнем. Не завидую. И не осуждаю. Сестрички-овечки, что с них взять!

В коридоре Вагу остановил Василь Корж.

— Богдан Протасович!

— Результаты электрофореза? — отрезал Вага.

— На прежнем уровне.

— Неприятный уровень, коллега Корж.

— Поэтому я и решился говорить с вами.

— Ну, если решились — прошу в мой кабинет. Потолкуем.

В кабинете Вага предложил стул — рядом.

— Слушаю вас, коллега Корж.

— Видите ли, профессор, мы — новички — пришли прямо в Главную. Не знакомы с лабораторией актина. Имеем, конечно, общие представления. — Василь Корж замялся, принялся разглядывать блокнот, раскрыл блокнот — проклятая привычка к шпаргалкам.

— Я слушаю вас, коллега Корж.

— У нас некоторые говорят: вы не являетесь сторонником выработки специфического иммунитета. Придерживаетесь иных взглядов…