Седьмой урок

— Отзывы клиник самые благоприятные! — Шевров раскладывал на столе перед Богданом Протасовичем письма и рекомендации, — это все относительно нашего актина. Подлинный успех…

— Подлинный успех — здоровье людей. Нам еще очень далеко до этого подлинного успеха, Серафим Серафимович.

— Мы высоко ценим вашу требовательность к себе, Богдан Протасович. Но именно подобная требовательность… Уверен, что и Надежда Сергеевна полностью согласна…

Кириллова смотрела в окно.

Черная черточка лодки выплыла на стрежень, пробиваясь против течения. Ее относило, но она упрямо стремилась вперед — наверно, в устье затор, иначе лодка не могла бы продвигаться на веслах против ледохода.

— Богдан Протасович, — раздраженно проговорил Шевров, — это не мое личное мнение, — снисходительный тон Ваги задел его: взобрался Прометеич на Олимп и вообразил, что ему богом положено, а другие, все прочие… — Это не мое личное мнение, Богдан Протасович! Так и в центре считают.

— Мне неизвестно, что там считают…

— Напрасно, Богдан Протасович. Приходится считаться. Приходится и вам заботиться. У вас авторитет, имя…

— Разве имя дано для того, чтобы обивать пороги?

— Кому-то приходится обивать. Посмотрите на наши электронные богатства. Это ж всего допроситься нужно было. Достать. Добыть. Вырвать. У нас новейшая аппаратура, которой никто еще не может похвастать. Сами знаете, Богдан Протасович, не потопаешь, — не то что электронной, простой плевательницы не добьешься. Стыдно сказать — наш сосед, туберкулезный институт, полгода портативные плевательницы для больных выпрашивал. Санитарию и гигиену проповедуем, а плевательниц нету.

Вага поморщился:

— Вечно вы с плевательницами!

— А куда денешься? Одними розами и тюльпанами не обойдешься. Кто-то обязан быть черненьким. Без черненьких плохо беленьким придется.

— Чего ж вы требуете от беленьких?

Шевров медлил с ответом. Бережно собрал документацию, сложил в папку — добротная, кожаная, министерского вида папка.

— Загляну к вам в другой раз, при более благоприятных обстоятельствах, — он покосился на Кириллову, — или ко мне, милости прошу.

— Смотрите, снег! — воскликнула Кириллова, когда Серафим Серафимович покинул кабинет.

— Снег? Какой снег? — не понял Вага.

— Самый обыкновенный. Мелкий, частый, косой — наверно, на буран.

— Позвольте, откуда снег?

— Сверху. С неба.

Снег просыпался внезапно, сизая пелена надвинулась со всех сторон, закрывая солнце; брызнул последний луч, ослепительно сверкнув в снежных нитях, и погас. Пелена сомкнулась. Снег сперва таял, земля покрылась черными расплывающимися пятнами, потом проталины затянуло, и только разлив стал еще чернее и резко выделялся. Вага следил за раскосыми строчками снегопада. Они склонялись все более, понеслись над самой землей, закружила поземка. И вдруг снегопад оборвался, направление ветра изменилось, должно быть, он стал теплым — на земле вновь проступили талые черные пятна.

Вага долго не мог успокоиться.

— Каков человек! Все правильно, не подкопаешься!

Подошел к Надежде Сергеевне:

— Ну, как сие именуется, по-вашему?

— Мне трудно судить, Богдан Протасович, я лицо пристрастное.

— Нет уж, извините, и вас тоже касается линия шевровых.

— Вы усматриваете линию?

— Да, представьте, усматриваю. Времена спецов давно прошли. Времена комиссаров при спецах тем более. В нашем институте понятия «общее собрание» и «партийное собрание» становятся синонимами. Задумайтесь! Это совершенно новое положение в науке, — Вага грозно уставился на дверь, догоняя взглядом Шеврова, — а он, видите ли, все еще мнит себя комиссаром при моей особе!

— Шевров по-своему прав, Богдан Протасович.

— И ты, Брут!

— Шевров прямолинеен, прост, пусть даже примитивен, но он несомненно предан интересам института. Верит в успех…

— Вы смешиваете разные понятия: веру в успех и готовность жить за счет чужого успеха.

— Вы чем-то раздражены, Богдан Протасович. В подобном состоянии…

— А разве у вас никогда не бывает подобного состояния? Такого изломанного дня? Неужели все уж так ровно, спокойно?

Она улыбнулась:

— Просто мы, женщины, более сдержанны. Врожденное стремление всегда быть в ажуре, производить приятное впечатление.

— В ажуре… Ажур… Чисто канцелярское, заскорузлое, бюрократическое выражение. Но странно — у вас оно звучит иначе. Совершенно по-иному. Вспоминается что-то красивое, легкое, светлое… Ну что ж — ажур, так ажур. — И затем, без видимой последовательности: — Разрешите проведать лабораторию «Актин»?

— Прощальный круг?

— Напротив, укрепление боевого духа.

Лаборатория, оставленная Богданом Протасовичем на попечение Кирилловой, оказалась в образцовом состоянии, всему было свое место, всему был лад.

Очевидно, хаос — не обязательный спутник исследования.