Седьмой урок

На другой или третий день после встречи с Анатолием Катюша снова заглянула в кафе и снова за буфетной стойкой мелькнув пестрая косынка. Под окном, на улице вертелись мальчишки с голосистым транзисторным приемником, в недостроенном клубе напротив репетировал оркестр; рычали бульдозеры на пустыре — новый город утверждался в степи, катили уже по целине детские колясочки и младенец гремел погремушкой, требовал, чтобы давали дорогу:

— Я-а-а!

Рядом с Катюшей за столиком целая ватага подростков: черные креповые костюмы, один в один, наверно вместе у знакомой девчонки-продавщицы покупали; черные туфли с модными носками, яркие платочки в боковых кармашках пиджаков — все с иголочки, франтовато, модно, стиль!

Но если прислушаться, разговор цеховой, рабочий, и это рабочее крепко переплелось со всем окружающим, и они сами не замечают, как разговор переходит от цехового к праздничному, семейному, событиям в городе и стране.

Сегодня в новом театре гастроли заезжего джаза, любимая солистка, любимые песни, да еще обещают новинки. Начало в поздний час, есть еще время посидеть за столиком, гулять, так гулять. Но и здесь, за чашкой кофе, цеховые заботы, еще свеж, не остыл рабочий денек — да что ж, это их жизнь, труд, творчество, хлеб. Толкуют, судят-рядят, порой придирчиво и ревниво, порой восторженно. Мальчишки, все горячо. Мирово, так мирово, ругнуть, так ругнуть!

Спорят о чем-то, кажется, о недавних велогонках, раскладывают для наглядности пирожные на тарелке:

— Он вот так на вираже, а ты должен был так, рывком…

Сергей Сергеев все эти дни чувствовал себя неважно; ссора с Любовойтом, неожиданное явление Жорки, мерзкое ощущение, когда обстоятельства наваливаются на тебя горой, вертят тобой и швыряют, как щепку. Все раздражало, все не по нем, и вместо занятий бесцельно шатался по улицам, заскочил в кафе. Уж второй месяц харчился тут.

— Черный с двойным!

Завершил обычный круг и снова к буфетной стойке:

— Повторим, Тасенька!

— Кофе повторим, а коньяк нет.

— Почему, Тасенька?

— Достаточно. Уже повторяли.

— А как же план, Тасенька?

— Уж как-нибудь, Сережа. Верно я ваше имя назвала?

— Я имени своего не зна-аю… — негромко пропел Сергеев и придвинул чашку к самой руке девушки, так что коснулась пальцев, надеясь на доброту девичьих рук, — я страдаю от жажды, родненькая!

— Страдайте себе на здоровьице. А я побежала товар принимать.

Потоптался у стойки, прислушиваясь к привычному приглушенному говорку кафе. Девчонки за ближним столиком щебетали про любовь, носатый пенсионер из актеров громко, так, чтобы слышали все, весь зал, весь мир, говорил о минувшей славе, о кулисах и лавровых венках:

— Таланты! Таланты! С кем я играл! — И перечислял имена, колотил себя в грудь. — А теперь что? Что, я спрашиваю? Поклонники без талантов и таланты без поклонников!

За другим столиком расфранченные парни сгрудились над тарелкой с пирожными. Сергей, прихлебывая кофе, недружелюбно косился на пижонов: разгалделись, модники желторотые! Перекладывают пирожные на тарелке, ворожат, приговаривают. Костюмчики — шик, галстуки сверкающие. Папаши зашибли деньгу — сынаши прошибают.

А мальчишки продолжают шаманить над тарелкой с пирожными.

— Он сюда на вираже…

Сергей, оставя чашку с недопитым кофе, навис над мальчишками.

— …Он сюда, а ты его сюда, рывком!

И показывают на пирожных, как все это должно было произойти.

И вдруг над их головами:

— Здорово!

Незваный-непрошеный, ворвался в их спор долговязый парень.

— Здорово, мальчики! Чапаев картошками боевой путь намечал. А мы, слава богу, уже до пирожных доросли. Достижение!

За столиком притихли.

И вокруг притихли посетители.

Потом один из ребят неторопливо приподнялся.

— А если правильно отметить, не очень красиво в чужие тарелки заглядывать!

— А если правильно отметить, с каждым пижоном не собираюсь про красоту разговаривать.

— Ну, насчет пижонов поосторожней, — вскочил из-за стола второй паренек, — а то, знаешь, можно и схлопотать!

Ссора, неожиданная, нелепая, мало-помалу разгоралась.

Сергей обычно избегал всего, что могло поломать его новую жизнь, а тут вдруг ни с того ни с сего сам полез на рожон.

За соседними столиками нарастал шепоток. Какой-то в модной шляпе, грузный, задубелый, возмущался: куда смотрят дружинники!

Куда смотрят!

Схватившиеся парни не видят и не слышат ничего. Еще одно неосторожное слово, несдержанное движение, и полетит к черту хороший вечерок. А может, и не только вечерок…

Что-то в глазах долговязого парня, в его словах подсказывало Катюше: не обычная хулиганская выходка, что-то иное… В следующее мгновение она была уже рядом с заводскими ребятами.

— А мы, помнится, встречались в клубе машиностроителей! Не ошиблась? Механический цех? Фрезеровщики?

Обращалась к ребятам и украдкой поглядывала на долговязого, как воспримет ее слова, разгадала его или не разгадала, как отнесется к тому, что перед ним рабочие, заводские ребята?

Один из пареньков оглянулся — нетерпеливое, неспокойное движение, отойди, мол, отскочи, девушка!

Но другой, более покладистый, ответил добродушно:

— Токари-пекари. Автоматчики. В общем — рабочий народ.