Седьмой урок

— Да, для того. Для того, чтобы сказать вам в лицо. Я не умею высказываться за глаза.

«Невозмутим. Уверен, — думала Кириллова, — гордится своими мужицкими корнями. Задубел». И продолжала вслух.

— Вы одеревенели, ожесточились.

Пыталась сгладить вспышку:

— Почему мы, женщины, несмотря на всю жестокость черной лабораторной работы, несмотря на всю черную лабораторную кухню, сохраняем в себе тепло для семьи, ласку для детей, находим время и внимание для вас.

Надежда Сергеевна говорила уже как всегда сдержанно, чуть с обидой:

— Что я хочу сказать, Богдан Протасович? Наверно, в нашей работе, кроме всех прочих условий — навыка, прозренья, гипотез, — необходимо еще одно: чтобы эксперимент не убивал прекрасное, ради которого построен эксперимент!

Кириллова ждала ответа. Напрасно. Он снова ушел в себя.

Прудников посмотрел на спидометр, нашел, что стрелка отмерила недопустимую скорость, и сбавил ход.

Кириллова ждала.

Молчит. Уставился в спину Прудникова.

Она старалась угадать, прочесть хоть словечко, ухватить краешек его мыслей — и не могла.

И снова обида — внезапная, непреодолимая, как судорога, — подавила все доброе, сердечное, присущее ей. И теперь уж ничего, кроме раздражения, ничего, кроме желания допечь, пронять, разбить невозмутимое, снисходительное, олимпийское спокойствие.

— Забыла сказать вам, эта девица, которой вы оказали столько внимания…

— Севрюгина?

— Да, Севрюгина. Не правда ли, потрясающая фамилия?

— Чудовищная. Но зато имя…

— Так вот, к этой девице приехал парень.

— Да — Арник. Тоже зверски красивое имя. Но это пройдет, и он станет Андрюшкой.

— Но я еще не все сказала. Этого Андрюшку схватили.

— Как — схватили?

— А так. Задержали. У дверей кабинета. Дверь была открыта. Сейф вскрыт.

— Надежда Сергеевна, вы только что любезно спасли меня от инфаркта и вакуума!

— Что поделаешь, жизнь есть жизнь. Парня действительно схватили.

Прудников, не оглядываясь, подался вперед и погнал машину.

— Говорите, схватили? — переспросил Вага.

— Да, задержали. Шевров узнал парня. Оказывается, он имел уже судимость. Шевров обвиняет вас…

— Меня?

— Вас. Обвиняет в потворстве элементам.

Прудников увеличил скорость.

— А я обвиняю вас, — присматривалась к дороге Кириллова. — Обвиняю в одной странности, — она откинулась на спинку сиденья, — чтобы снискать ваше внимание, нужно быть блудным сыном или блудной дочерью.

Она все еще присматривалась к дороге:

— Своего рода профессиональная болезнь. Чисто профессиональная привычка фиксироваться на патологических явлениях.

— Клиники существуют для хворых и слабых, — буркнул Вага, — здоровым нужен хоккей, бокс, слалом и красивые групповые фотографии, отображающие их улыбки. Но суть не в этом. Суть в том, что парню могут испортить жизнь. Хотя, прошу заметить, это совершенно здоровый и даже румяный парень!

— Здоровый румянец не помешал ему вскрыть сейф!

Прудников позволил себе вмешаться в разговор:

— Извиняюсь, Надежда Сергеевна, мне совершенно точно известно: сейф уже целую неделю открыт. Не запирается. Замок испорчен. И ничего в нем не содержится, кроме пузырька с конторским клеем.

— Вам, Прудников, всегда все известно!

— Ничего удивительного. Шоферу грузовика уже наряд выписан на доставку сейфа в мастерские. Не знаю, где пузырек с клеем будут хранить во время ремонта.

— Теперь вы убедились, Надежда Сергеевна, что мы с Прудниковым заботимся не только о патологических явлениях. Мы с Прудниковым согласны протянуть руку здоровому, румяному парню.

— Несказанно, счастлива, — сбросила с плеч косынку Надежда Сергеевна, — готова присоединиться. Если все это так.

— Совершенно точно, — заверил Прудников, — паренек к своей девчонке спешил. Свидетели имеются.

Кириллова старательно расправляла косынку.

— Надеюсь, Богдан Протасович, молодые пригласят нас на свадьбу?

Она все время говорила так, словно должна была сообщить что-то очень важное, неотложное, но расходившиеся нервы, уязвленное самолюбие заслоняли это главное. Однако мало-помалу нервы улеглись.

— Богдан Протасович, вас разыскивает Шевров.

— Шевров? Меня?

— Да. Прибыла телефонограмма из центра. За рубежом вспышка.

Вага ответил не сразу. Надежде Сергеевне почудилось, что прошло очень много времени, пока он внятно произнес:

— Но почему обращаются ко мне? Ряд случаев…

— Я имею в виду новейшую модификацию актина, Богдан Протасович. Эффективность препарата…

— Не проведены еще испытания на человеке, а вы говорите об эффективности!

— Испытания на человеке начаты, Богдан Протасович. Татьяна Чаплыгина намерена говорить с вами по этому поводу. Выслушаем сообщение коллеги Чаплыгиной!

Вага велел остановить машину:

— Здесь уж недалеко, отпустим Прудникова, Надежда Сергеевна?

Прудников пожелал им доброй ночи, вскинул руку — традиционный жест шофера, выполнившего свой долг.

Когда они скрылись в темноте, Виктор достал папиросу и облокотился на капот «ЗИЛа» — имел право шофер выкурить ночную, прежде чем отвести машину в гараж?

Снова дорога среди холмов. Теперь она кажется труднее — наверно, потому, что Богдану Протасовичу приходилось решать свою, а не чужую судьбу, свои немолодые годы.