Седьмой урок

— Но вы — вы представили мне Олега. Отрекомендовали: обещающий, преуспевающий. Что вы еще говорили? Что обещали? Ах, да — работу в санатории у самого синего моря.

— Обещал? — Шевров выпятил грудь. — Да, обещал, помогал, поддерживал. Чего еще добиваетесь?!

— Ничего не добиваюсь. Ничего от вас не надо. Просто напоследок взглянуть пришла.

— А! Уходишь от нас? — Серафим Серафимович взвился на цыпочках. — Ну что ж, счастливо. Прощай. Целую ручки!

— Нет, что вы, я не собираюсь уходить. У нас слишком много работы.

— Не собираешься? А что же ты собираешься?

— Вас пришла провожать.

— Меня? Куда? Зачем? Когда?

— Не знаю. Точно еще неизвестно. Но знаю главное: покидаете нас, Серафим Серафимович. Навсегда. Навеки!

— Покидаю? — побагровел Серафим Серафимович. — Ишь, как заговорила девочка! А если я скажу — довольно; если я скажу: вон! — Шевров распахнул дверь. — Сейчас же вон, издерганная, больная девчонка!

Настойчивый звонок телефона перебил Серафима Серафимовича.

— Слушаю! — подхватил трубку Шевров.

Говорил в трубку, а смотрел на Севрюгину:

— Слушаю вас, товарищ Лебедев. Что? Да, слышу, слышу. Прекрасно вас слышу, товарищ Лебедев. Спешу, спешу. Извините. Немедленно спешу!

Проводив врача до самой машины, Вага вернулся в Главный корпус. На «Невском» кто-то из лаборантов шепнул другому:

— Старик! Смотри, старик движется!

Да, он двигался. Вернулись сила, воля жить, работать.

Почему-то вспомнился разговор с Шевровым о долге, порядке, службе, о коммунистах в науке. Представилась спина Шеврова, чуть согнутая — не сутулая от природы, а склоненная в услужливости. И лицо — гладкое, без задоринки, как проверенная анкета. Богдан Протасович мысленно в сотый раз пытался прочитать ее, эту анкету, непонятную, нерасшифрованную: была ведь у человека молодость, юность, молодая краса души! Были студенческие годы. Спорт? Да, наверно, не отставал от других, бегал по дорожкам, бросал копье, прыгал через барьеры. Приносил команде золотые очки. Томился в коридорах вместе со всеми в дни сессий и экзаменов. И, разумеется, — самостоятельные работы. Он достаточно разумен и организован для самостоятельного труда.

Все как полагается, все как у людей.

Когда же это произошло? Когда человек утратил самостоятельное, молодое, творческое?

Подмена дела делячеством, службы — услужением, мысли — угодническим мышлением, вот главная примета Шеврова. Вместо человека ведающего — единица заведующая…

В коридоре Вага столкнулся с Янкой Севрюгиной. Она была в пыльнике, накинутом поверх больничного халата — узенькая каемочка бумазеи выглядывала кокетливо.

— А! Очень кстати, — обрадовался ей Вага, — пожалуйста, под строжайшим секретом, так чтобы не заметила товарищ Кириллова, на цыпочках, принесите мне пальто из гардеробной.

Вага слышал, как Севрюгина спорила с вахтершей:

— Профессор распорядился. Профессор требует. Профессор имеет право на свой макинтош!

Победила Севрюгина.

— Вы тоже уходите? — спросил Богдан Протасович Янку, принимая макинтош.

— Да. Мне нужно в поселок.

— Позвольте предложить: давайте вместе. Только, пожалуйста, пройдем незаметно. Не хочу встречаться с некоторыми товарищами.

Вага любезно пропустил Янку вперед.

— Представьте, прикомандировали ко мне врача и двух ассистентов. А я совершенно здоров. Полон сил и поэзии. И сейчас, назло всем, отправлюсь на плотину, включусь в дружину, буду дежурить, командовать, управлять спасательными лодками. И вообще совершу что-либо героическое. Сознайтесь, и на вас находит подобная стихия?

— Не знаю. Не замечала…

— Не замечали? Ну да, конечно, не представилось случая. — Вага с любопытством разглядывал Севрюгину, — а знаете что? Отправимся вместе на плотину.

— На плотину?

— Это главная точка всех событий. Эпицентр. Когда разбомбят затор, все устремится к плотине.

— На плотину? — Янка спрашивала себя, а не Вагу. — Пожалуй… Да, разумеется, я с вами, профессор!

Они пошли напрямик, оставив асфальтированное шоссе. Дорога пролегла через пустырь, пересеченный уступами и рытвинами, но Вага шагал уверенно. А Янка все время смотрела под ноги, пробиралась как во сне по неведомым тропкам.

— Хорошо, что встретила вас, Богдан Протасович. Все равно пришла бы к вам. Мне нужно сказать, верней, спросить… — она умолкла, приглядываясь к дороге, — …поймите меня, я обращаюсь не к шефу, не к доктору наук… — И вновь умолкла, потом резко повернулась к Ваге, — вы сказали, что работали на селе, фельдшером. Это правда?

— Да. Я прошел фельдшерскую школу и горжусь этим.

— Во всяком случае, за вами прожитая жизнь. То есть, я хочу сказать, вы своим горбом… Простите, я глупо говорю. Одним словом, жизнь досталась вам без красивой оберточки.

— Да, особых бантиков не было.

— Богдан Протасович, мне очень плохо сейчас. Очень!

— Нетрудно догадаться. С пустяками к сельскому фельдшеру не обращаются.