Седьмой урок

Уголовная история, о которой упомянул Анатолий Саранцев, давно уже стала занумерованным делом, виновные понесли наказание. Наставник Саранцева — Анатолий в то время стажировал в прокуратуре, — знакомя с делами, упомянул об этой папке:

— Советую изучить. Лично меня, например, продолжают беспокоить некоторые обстоятельства.

Внимание Анатолия привлекли свидетельские показания о серебряной диадеме старинной чеканки. Описание ее занимало добрых пол-листа: саламандра с мерцающим, выпуклым глазом цвета запекшейся крови.

Свидетели с предельной полнотой, во всех подробностях, не упустив ни единой детали, описали это украшение — показания давали девушки:

— Мы слышали, кто-то сказал…

— Не помню точно… Кажется, сказал: караты, черный бриллиант.

— А знаете сколько это — карат? Это целая квартира со всеми удобствами.

Форма, узоры, каждая мелочь, каждая завитушка были описаны свидетельницами с исчерпывающей точностью. На остальные вопросы они отвечали кратко:

— Не знаем. Не слыхали. Не видали.

Один из привлеченных (некто Роев, впоследствии оправданный за недостаточностью улик) признал:

— Подобное украшение действительно имелось в наличии. Не отрицаю. Приобретено случайно и продано за весьма незначительную сумму. Никакой ценности не представляло.

На приобщенной следствием фотографии красовалась женщина с диадемой в пышной, по-модному взбитой прическе. О дальнейшей судьбе этой женщины гражданин Роев ничего сообщить не мог:

— Случайное знакомство. Вместе пляжились. Вместе плавали. Где она теперь плавает, не имею представления. Имя? Как же, отлично помню — Ирина. Нет, простите — Магдалина. Ирина — это на другом пляже.

Фотография была любительская, лицо Магдалины потонуло в тенях.

Но саламандра, выхваченная скользнувшим лучом, запечатлелась отчетливо. По настоянию старого следователя была приобщена к делу.

Саранцев перелистывал страницы, стараясь представить себе лица людей, дававших показания. Вертлявые девчонки, неудержимо словоохотливые, когда речь шла о нарядах и украшениях, но теряющие дар слова, когда задавались вопросы по существу. Что руководило их поведением? Негодование? Чувство справедливости? Зависть?

Кто таков Роев? Взглянуть бы на него. Анфас и в профиль. Но ни анфаса, ни профиля приложено не было — он не осужден, не преступник, не подошел ни под одну статью. Всеми материалами и показаниями (кроме сбивчивых свидетельств девчат) обойден и остался в стороне.

Кто же такой Роев? Дошлый деляга, умеющий прятать концы в воду? Рядовой пошляк, любитель пляжных приключений, одаривающий своих случайных подруг драгоценностями, не имеющими «никакой» цены?

Остальные лица, проходившие по делу, ничем приметным не отличались, во всем признались, просили снисхождения, ссылаясь на соответствующие статьи уголовного кодекса.

Общеизвестно: ни один делец не позволит своей женщине форсить драгоценностями, если приобретения не подстрахованы правдоподобным объяснением: счастливый лотерейный билет, удачливая облигация, наследство двоюродной тетушки — все, что угодно, лишь бы имелся оправдательный документ.

Значит, Роев говорил правду, утверждая, что диадема не имела особой ценности?

Но ведь это было единственной уликой против него!

Диадема появлялась на людях только дважды: в вестибюле приморской гостиницы и в курзале на том же побережье. Роев не знал, что в гостинице остановились его сослуживцы. Впервые столкнулся с ними в курзале.

И вслед затем саламандра исчезла.

«…Не имела никакой ценности…»

Но тогда почему нескромный взгляд сослуживцев вспугнул ее?

Роев дал ложные показания, и диадема представляет собой значительную ценность?

А как же закон солидного деляги?

Курзал, конечно, за горами. Но не за границей. Транзитные дороги, трасса, людской поток конвейером от станков и предприятий к самому морю…

Саранцеву вспомнилось показание свидетельницы о черном глазе саламандры:

— Так и впился! Прямо никуда не уйдешь!

Быть может, в этом разгадка: «никуда не уйдешь…»

Возможно, женщина пренебрегла законом деляги?

Всего лишь домыслы.

А может, дело обстоит проще: заурядная безделушка, продана со всяческим прочим добром, ежегодно продающимся на курортах? Не хватило на обратный проезд, на такси, на прощальную бутылку?

Не придавая своим домыслам какого-либо значения, Саранцев тем не менее продолжал изучать материал, заглядывая на досуге в ювелирные и комиссионные магазины, знакомясь с выставленным товаром. Он не мог бы объяснить в формальном, служебном отчете, почему так поступает, почему, отбросив простое, житейское толкование, пытается построить свою версию, нащупать ниточку в закрытом деле.

В комиссионных магазинах неизменно заявляли:

— Подобных изделий на комиссию не принимаем.

На прилавках ювелирных магазинов такие вещи не встречались.

— Старинная работа, — разглядывали снимок опытные продавцы, — потолкуйте с кустарями. Может, где восстановили сходную чеканку.