Седьмой сын (сборник)

— Жив, вы с ним только что познакомились, он сейчас председатель колхоза. Мы с ним почти ровесники. Он-то и был моим кровником, сыном того, кто убил моего отца… Вы спрашивали, отомстил ли я. Еще задолго до той ночи, когда я спас ему жизнь, он перестал быть моим кровником.

В горах

[9]

I

Ранним июльским утром на кутане, где никогда не работали женщины, появилась девушка и сказала старшему чабану:

— Я зоотехник, прислана к вам на работу.

Старший чабан неодобрительно оглядел хрупкую фигурку девушки, посмотрел на ее маленький кулачок, который, едва охватывал широкую ручку чемодана, и, подумав: «Не бабья эта работа, тем более не детская», — недовольно пробормотал:

— Что, разве в городе не было взрослых? У нас не детские ясли.

Девушка возмутилась.

— Я окончила Ленинградский зоотехнический институт, — сказала она, подчеркнув слово «ленинградский», и с гордостью смело глянула в глаза старику.

— Мне работники нужны. У нас, ма хур[10], здесь свои институты, потруднее ваших, — несколько мягче сказал пастух и взял из рук девушки чемодан. — Идем, если уж пришла, устраивайся. Только предупреждаю: я сам отдыхать не люблю и другим не дам потачки. А работа, на которую тебя прислали, — нелегкая, мужская…

Он широко зашагал по узкой тропинке, ведущей к стану. Девушка покорно последовала за ним, подавляя в себе тревогу и обиду на старика за то, что он с первой минуты напугал ее трудностями.

Июльское солнце палило нещадно. В раскаленном воздухе дрожало лиловое марево. Притихли луга, приуныли травы. До боли в глазах сверкали алмазные вершины ледников. Легкие белые облака кружились между гор, ежеминутно меняя форму.

Девушка едва поспевала за стариком. Высокие каблуки ее босоножек глубоко погружались в горячий песок, и она часто нагибалась, чтобы вытряхнуть его из туфель.

— Вот он, наш институт, — сказал чабан, останавливаясь. На склонах зеленеющих холмов густой россыпью темнели овечьи стада.

— Как их много, — тревожно прошептала девушка и смущенно посмотрела в коричневое, изрезанное крупными морщинами лицо старого пастуха. Потом перевела взгляд на далекие, величественные снежные вершины, высящиеся над зелеными пастбищами, над холмами и серыми скалами. И она вдруг показалась себе такой маленькой, что робость закралась в ее сердце, и слова старика о том, что здесь работа не женская, показались ей справедливыми. С тоскливой нежностью вспомнила она уют институтских аудиторий и впервые пожалела о том, что не приняла предложение профессора остаться при кафедре.

«Куда легче: институт, аспирантская стипендия, большой город, впереди научная работа. А здесь этот угрюмый старик, уверенный в правоте своей пастушьей науки, дикие безмолвные горы и одиночество», — растерянно думала девушка.

Ей вспомнились слова профессора, сказанные им в первой лекции: «Вы пришли к нам из далеких горных аулов, из степных кишлаков и станиц. Нетерпеливо ждут вашего возвращения те, кто послал вас сюда. Помните это, друзья мои, и старайтесь получить побольше знаний, а доучиваться будете на местах, у самой жизни, ибо жизнь — самая лучшая школа. Свет и мудрость науки понесете вы к себе, вы, которым суждено воплотить мечту в действительность. Вы строите коммунизм — прекрасное будущее, о котором веками мечтали многие поколения»…

«Но вот я вернулась к себе в горы, а старый чабан не очень рад мне, — с горечью думала девушка, идя по тропинке и глядя в спину старого пастуха. — Может, ошибся старый профессор, сказав, что нас ждут с нетерпением?»

Чабан остановился. Остановилась и девушка. Из двери низенького деревянного строения на нее пахнуло молоком, вареным мясом, черемшой и махоркой. Это была столовая пастухов.

— Вот, прими гостью и накорми, — сказал старик. Он поставил чемодан у порога и, не оглядываясь, пошел обратно.

Навстречу девушке вышла высокая седая старуха. Белоснежные пряди волос выбивались из-под ее черной шерстяной косынки. Оглядев девушку, она приветливо спросила:

— Кто ты, откуда пришла?

Потом потянула ее за руку, приглашая войти.

— Я из Заманкула. К вам на работу назначена. А зовут меня Замира.

Они вошли в помещение. Посреди длинной опрятной комнаты стоял дубовый стол, выскобленный до желтизны, вокруг него — табуретки, а у правой стены — полки с посудой.

— Садись, рассказывай. Мать, отец есть у тебя? Ты замужем? — спросила старуха и пододвинула ей табуретку.

— Мать есть, в колхозе работает, а отец с войны не вернулся. В извещении было сказано, что погиб под Ростовом… Я еще не замужем, мне только двадцать один год…

«И что она меня допрашивает?» — с досадой думала Замира, не спуская глаз со старухи.