Седьмой совершенный

Имран вздрогнул, услышав, как с другой стороны лязгнул засов, перевел дух и пошел быстрым шагом, все больше и больше отдаляясь от тюремных ворот.

Часть третья Проповедник из Саны

В жизни бывают минуты, когда человек вдруг чувствует необъяснимую уверенность в правоте и успехе своего дела. То ли это происходит от того, что создатель обращает на нас пристальное внимание, если допустить на минуту, что мы ему небезразличны, то ли от того, что по неведомой причине случается сбой в механизме, управляющем нашей планетой, и некая сила бывает не в силах удержать пелену перед будущим.

Как бы то ни было, но Имран, скорым шагом направляющийся к постоялому двору, был абсолютно уверен в том, что ему в ближайшее время удастся целым и невредимым покинуть Сиджильмасу. Между тем день рассветал, были те чудесные минуты, когда еще невидимое светило озаряет свой выход и золотит ближайшие на своем пути облака.

Когда Имран ступил во двор караван-сарая, здесь царила обычная сумятица и неразбериха, предшествующая выходу каравана. Купцы в последний раз пересчитывали тюки своих товаров, заставляя рабов лишний раз проверить прочность ремней, удерживающих поклажу. Бегали по двору слуги. Караван-баши вяло переругивался с хозяином гостиницы, который пытался содрать с него под конец лишний дирхем за постой. Одни верблюды сохраняли спокойствие, не желая даже лишний раз переступить с ноги на ногу.

– Эй, кто здесь старший? - крикнул Имран и подивился своему неожиданно сильному и уверенному голосу. Несмотря на шум и сутолоку, вопрос его был услышан, во дворе даже стало как-то тише.

Караван-баши с удовольствием повернулся спиной к хозяину постоялого двора и почтительно отозвался, - я, ходжа.

– Куда ты направляешься? - важно подбоченясь, спросил Имран.

– А куда нужно вам?

– Куда угодно, лишь бы подальше от этого города мошенников.

– И это правильно, - подтвердил караван-баши, оглядываясь на хозяина гостиницы, - я иду в Тахерт, а оттуда в Беджайю.

– Ведь от Беджайи до Константины недалеко. Меня пригласили туда на диспут. Найдется ли в твоем караване место для меня?

– Конечно найдется, почему не найдется? Эй, Махмуд, - окликнул караван-баши подручного, - устрой господина. Как ваше имя, ходжа?

– Ходжа Кахмас,- помедлив, ответил Имран. - Я богослов, путешествую по стране, читаю лекции, толкую людям законы шариата. А как зовут тебя?

– Али, - сказал караван-баши.

– Хорошо, - кивнул Имран и пошел за подручным.

Только теперь, шагая за погонщиком, Имран понял причину своего неожиданного поведения. Еще до того, как в воздухе прозвучало имя Ходжи Кахмаса, с того момента, как он надел халат богослова, наш герой неосознанно пытался подражать ему. Теперь в нем жило два человека.

Через час караван выступил. Был он невелик: двести верблюдов, сотня лошадей и лошаков, около десятка ослов. Купцы, погонщики, охрана и разного звания случайный люд. (Автор начал перечисление с животных без умысла). Качаясь меж верблюжьих горбов, Имран, мысленно попрощался с Кахмасом и поблагодарил его.

На первом привале Имран полночи просидел у костра, борясь с искушением оставить караван и двинуться прямиком в горы к своей семье. Два дня пути отделяло его от возможности обнять детей и почувствовать их запах. Он даже несколько раз вставал и довольно далеко отходил от огня, но всякий раз возвращался, ибо обещание, данное им Ибрахиму, не давало ему покоя. Удивительное дело, порядочный человек всячески пытается уклониться от принуждения, но будучи свободен пойдет на погибель, лишь бы сдержать данное слово.

– Эй, ходжа, - окликнули его от костра, - что тебе не сидится на одном месте?

Имран вернулся, подсел к костру и зажмурился, ощутив его блаженное тепло.

– О, ходжа, - обратился к Имрану один из охранников, коротавших ночь у костра, - рассказал бы что-нибудь, скрасил бы нам часы ожидания.

Имран вздрогнул, словно пойманный с поличным. Будь на его месте сам ходжа Кахмас, он бы отказался, сославшись на нерасположение. Но Имран боялся отказаться, чтобы не навлечь на себя подозрение. Лихорадочно вспоминая какую-нибудь забавную историю, он в отчаянии поднял голову и вдруг на противоположной стороне костра увидел самого себя. Похолодев, Имран прилип глазами к фигуре, невольно нащупывая рукой свое тело. Тут кто-то из погонщиков, замерзших на своем тюфяке (ведь ночи в степи холодные, даром, что Африка) подошел к костру, желая согреться и подбросил в костер охапку сухого бурьяна. Взметнувшееся пламя озарило лицо двойника, - это был ходжа Кахмас в одежде Имрана, которую сам Имран не далее как утром на него надел. Ходжа Кахмас улыбнулся и негромко сказал:

– Что ты, парень, так растерялся? Расскажи что-нибудь людям, они ждут. Да смелее, говори, ведь ты теперь не деревенщина, а ученый богослов. Посмотри, какая одежда на тебе, не срами ее.

Имран почувствовал необъяснимую теплоту в груди, и легкость во всем теле, сознание его прояснилось. Он огляделся, убеждаясь, что факиха никто, кроме него не видит и произнес, прочистив голос кашлем: