Седьмой совершенный

У Абу-л-Хасана был постоянный пропуск, поэтому он беспрепятственно проник во дворец. Идя по коридорам и галереям, где были выстроены хаджибы и их заместители, он чувствовал на себе их взгляды и стеснялся своей запыленной одежды. Праздничный прием происходил в открытом меджлисе, и поэтому в зале стояли слуги с рогатками в руках и иногда стреляли по пролетавшим воронам и другим птицам, чтобы они не каркали и не кричали.

Прием вот-вот должен был начаться. Абу-л-Хасан прижался к стене и стал наблюдать церемонию. Это зрелище всегда вызывало в нем трепет и мысли о величии власти эмира верующих.

Сам халиф восседал на троне, он сидел на подушке, обитой шелковой армянской тканью. Такие же подушки лежали на всех почетных местах. Халиф был одет в черный шелковый кафтан. Голову его венчала черная русафийа[71]. На поясе его висел меч пророка. Между двух подушек, слева от трона лежал другой меч, в красных ножнах, а перед ним "Коран Османа"[72]. На плечи был, накинут плащ пророка, а в руках он держал посох пророка. Гуламы и телохранители стояли позади трона и вокруг него, вооруженные мечами, табарзинами и палицами. За троном и по обе стороны от него стояли саклабы[73] и отгоняли от халифа мух опахалами.

Хаджиб ал-худжаб[74] дошел до центра зала и поцеловал землю, потом вышел и вызвал наследника престола. Это был сын халифа, ал-Му'тазза, за ним шли другие сыновья. Затем появился вазир ал-Аббас ибн ал-Хасан, хаджибы шли перед ним, до тех пор, пока не достигли трона, после этого они отступили, а вазир, поцеловав землю перед халифом, пятясь, пошел назад и остановился справа, в пяти локтях от трона. Следующим был Исфах-салар[75], поцеловав землю он остановился слева от трона, за ним появились главы диванов и катибы. Следом вели каидов[76], перед, которыми шли помощники хаджибов и расставляли их соответственно званиям. Затем провозгласили появление хашимитов[77]. Они подошли к краю ковра и стали обособленной группой. После них появились кади ал-кудат[78]. После этого разрешили войти всем остальным. Вместе с ними в сахн-ас-салам[79] вошел и Абу-л-Хасан. Воины были выстроены в два ряда между двумя канатами, натянутыми в зале, чтобы не создавалась толчея. Увидев знакомого хаджиба, Абу-л-Хасан подозвал его и попросил передать вазиру записку.

– Не могу, - ответил хаджиб, - это нарушение этикета, и ты прекрасно об этом знаешь. Где ты пропадал?

– Ну, просто скажи, что я здесь.

– Если хаджиб ал-худжаб увидит, что я шепчу вазиру без его или халифа повеления, он меня тут же выгонит.

– Ладно, иди занимайся своим делом.

Хаджиб отправился на свое место, а Абу-л-Хасан стал пристально смотреть на вазира, и тот, почувствовав взгляд, обернулся.

Заметив Абу-л-Хасана, вазир подозвал одного из хаджибов и о чем-то распорядился. Хаджиб почтительно кивнул и направился к Абу-л-Хасану. Тот с улыбкой поджидал его, предвкушая долгожданную минуту, когда он сможет объявить об успешном завершении своей миссии. Но хаджиб быстро вернул его к реальности.

– О, Абу-л-Хасан, вазир недоволен, что ты явился сюда в таком неприглядном виде. Он велел придти к нему с докладом завтра утром.

Смущенный дабир пробормотал слова извинения, повернулся и пошел восвояси, чтобы не портить праздник своей грязной одеждой. Он несколько переоценил значение своей персоны или просто давно не был при дворе, отвык. Тая чувство обиды Абу-л-Хасан отправился домой, где потребовал от слуг, чтобы они нагрели воду, помыли его и переодели в домашнее платье. Затем он приказал принести в его спальню вина, закусок и привести наложницу. Но когда насурьмленная и нарумяненная наложница, держа в руках бубен, переступила порог его комнаты, Абу-л-Хасан спал, даже не притронувшись к еде.

Утром, затемно, в сопровождении раба, несшего факел, Абу-л-Хасан отправился на аудиенцию к вазиру ал-Аббасу ибн ал-Хасану. Вазир начинал свой рабочий день рано, принимал посетителей, читал бумаги, подписывал приказы, отдавал распоряжения. Обычно он работал до полудня, затем отдыхал, а после обеденного сна отправлялся на ежедневный доклад к халифу.

Когда Абу-л-Хасан со словами приветствия на устах вошел в приемный покой, вазир сидел со страдальческим выражением на лице и держал у виска мешочек, из которого капала жидкость, видимо там был лед.

– С прибытием тебя, Абу-л-Хасан. Рад видеть тебя целым и невредимым. Какие вести ты привез? Только умоляю, не говори, что он опять ушел от тебя.

Абу-л-Хасан улыбнулся - вазир не собирался отчитывать его за вчерашнее.

– Убайдаллах арестован мной в Сиджильмасе и в настоящее время содержится в темнице.

Вазир встал, обхватил руками катиба и поцеловал его в лоб.

– Дорогой ты мой! Ты не обманул моих ожиданий. Напишешь на мое имя подробный отчет. Тебя ожидает награда, а от меня - тысяча динаров.

– На ваше или на имя халифа?

– Пиши на мое, а я напишу свой отчет халифу.

"И припишешь все заслуги себе", - подумал Абу-л-Хасан.

Вазир застонал, схватившись за голову, вернулся на свое место и поднес мешочек к виску.