Седьмой Совершенный

— Ты сметлив, — улыбнулся Абу-л-Хасан, — это хорошо. Но не сейчас, слишком много любопытных, к нам прислушиваются.

Мунис кивнул и ушел. Глядя ему вслед, Абу-л-Хасан заметил своему спутнику:

— Оскопить такого героя было преступлением.

— Скопят мальчиков, — ответил секретарь, — в этом возрасте не очень-то и видно, кто герой, а кто трус. Да и монахи по-своему оценивают мужчин.

— Имеет ли он влияние на ал-Муктадира? — спросил Абу-л-Хасан.

— Этого никто не знает, — ответил секретарь, — почему-то к нему благоволит халиф.

Абу-л-Хасан повернулся к секретарю и, пристально посмотрев на него, сказал:

— Это серьезное упущение, надо непременно узнать.

— Слушаюсь, раис.

Тут Абу-л-Хасан увидел ибн ал-Фурата в сопровождении свиты, спешащего к месту учебных боев.

«Старый лис опоздал», — злорадно подумал Абу-л-Хасан. И он был прав. Фурат, услыхав, что халиф наблюдает учебные бои, торопился показать свою заинтересованность в боевом духе гвардии. Но не успел.

Подойдя к нему, Абу-л-Хасан приветствовал вазира. Фурат небрежно кивнул в ответ.

— Не повезло вам, — сокрушенно сказал Абу-л-Хасан.

— Это еще почему? — грубо ответил Фурат.

— Такое зрелище пропустили. Мунис сражался как лев. Сам повелитель правоверных пришел полюбоваться.

Фурат скривился в усмешке.

— Не знаю, как я переживу это, — сказал он.

Абу-л-Хасан улыбнулся, оценив иронию.

Фурат повернулся, собираясь уходить. Абу-л-Хасан сказал ему вслед:

— Повелитель прочит его в военачальники.

Фурат напрягся и медленно повернулся к Абу-л-Хасану:

— Откуда это известно?

Абу-л-Хасан развел руками.

— Вам ли этого не знать. Ходят слухи.

Два царедворца, источая яд, улыбнулись друг другу и разошлись.

«Наживка брошена», — сказал себе Абу-л-Хасан, возвращаясь в диван тайной службы. Особенно его забавляло то, что он импровизировал. Абу-л-Хасан еще не знал, какую выгоду он извлечет из противостояния Муниса и Фурата, но интуитивно чувствовал, что начатая интрига пойдет ему на пользу.

Едва в сознании забрезжил рассвет, как его руки потянулись, пытаясь нащупать плавные изгибы женского тела. Но в следующее мгновение он застонал и поднял голову, проклиная нечистого. Десять лет без малого, как погибла Анаис, а он все ищет ее тепло в этом призрачном предрассветном времени. В комнате он был один. Ахмад Башир удивленно хмыкнул и вслух произнес:

— А где же эта деревенщина?

Оделся и вышел во двор. Порасспросив сторожа, он узнал, что его приятель ушел еще затемно, куда — неизвестно.

— Понятно, а где твой хозяин?

— Здесь где-то ходит.

Оглядев двор, полный всякого люда: торговцев и покупателей, поденщиков и солдат, Ахмад Башир заметил хозяина, который в свою очередь, заметив скандального постояльца, юркнул в ближайшую комнату. Подойдя ближе, Ахмад извлек его оттуда и сказал:

— Я отправляюсь по делам. Если, когда я вернусь, обнаружится, что мою комнату кто-то занял, пеняй на себя, ибо я разобью твою башку об этот колодезный камень. Ты меня понял?

Хозяин, вымученно улыбаясь, кивнул.

Ахмад отпустил ворот его одежды и вышел со двора. Он отправился к набережной, где наняв лодку, велел отвезти себя к каналу ал-Муалли. Это был канал примыкавший к Ад-Дар-ал-Азиз, дворцовому комплексу, на территории которого находились все правительственные учреждения.

Имран ушел из караван-сарая затемно. У привратника он спросил, где находится ближайший рынок, и теперь двигался в указанном направлении. Чувствовал он себя отвратительно: невыспавшийся, в непросохшей одежде, дрожа от холода, он брел по каменистой дороге, старательно обходя лужи, пока не добрался до базара «Сувайка Галиб». Базарные ворота были еще закрыты, и ему пришлось немного подождать. Моросил дождь и Имран, спрятавшись под навесом, размышлял над своим положением. Больше всего его мучил вопрос — случайна ли встреча с Ахмад Баширом. Судя по тайному знаку, можно было предположить, что это новый посланник фатимидского халифа, прибывший за головой Имрана. Но к чему было проявлять столько лицемерия и тянуть время? Но, с другой стороны, чего еще можно было ожидать от старого интригана, каким, несомненно, являлся бывший начальник полиции? Имран с тоской посмотрел на небо, пытаясь в разводах серых туч разглядеть свет. Его знобило. «Кажется, я заболел», сказал себе Имран и стал щупать лоб. Никогда еще ему не было так плохо, даже в тюрьме, в ожидании казни. Он с тоской подумал о караван-сарае, где в тепле спал сейчас Ахмад Башир и едва не пошел обратно. Усилием воли он сдержал себя и еще выше поднял плечи.

Читатель! Вообрази себя стоящим в сырой одежде без денег и с простудной ломотой в теле сумеречным утром на улицах чужого города, даже если этот город называется Багдад, иначе Мадинат ас-Салям, как первоначально назвал его основатель города халиф ал-Мансур.[110] Вообрази и посочувствуй нашему герою.

Заскрипела дверь в воротах, и в проем выглянул сторож.

— О Аллах, уже стоит, — сказал он, завидев Имрана и, видимо, приняв его за поденщика, — вы спать когда-нибудь ложитесь? Во сколько ни открой, уже стоит! Заходи уж.

У Имрана не было ни сил, ни желания объяснять, что он не поденщик, и он вошел вовнутрь.