Седьмой Совершенный

— Я бы остался. Но мне нужно ехать, — с сожалением сказал Имран.

Вновь наступила пауза. Она длилась так долго, что бакалейщик, потеряв терпение, кашлянул.

— Вообще-то, я за солью зашел, — вспомнил Имран.

— Тебе соль нужна! — обрадовался Ибн Лайс. — Сколько мешков?

— Да нет, мне в дорогу, немного, два ратля.

— Два ратля, — поскучнел бакалейщик. Со словами: «Торговли совсем не стало», — он отвесил соли, насыпал в полотняный мешочек и протянул покупателю.

— Сколько с меня? — спросил Имран.

Ибн Лайс махнул рукой:

— Дарю.

— Спасибо. Айары больше не беспокоили?

— Нет, с тех пор, как мы их побили, больше носа не показывают, боятся.

— А дочь твоя как?

— Все хорошо.

— Ну, я пошел, — неуверенно сказал Имран.

— Будь здоров.

В этот момент за спиной Ибн Лайса открылась дверь и в проеме появилась Анна.

— Отец, тебя зовут.

— Ну, прощай парень. Бог даст — свидимся.

Ибн Лайс улыбнулся Имрану, посмотрел на свою дочь и скрылся за дверью.

— Почему ты здесь? — спросил Имран.

— Я пришла за солью, — ответила Анна, — а ты?

— Какое совпадение, и я пришел за солью.

Анна улыбнулась:

— Как твое здоровье?

— Хорошо. Ты меня вылечила.

— Уезжаешь?

— Да.

— Далеко?

— Да.

— Вернешся?

— Не знаю. Но вернуться очень хочу.

— Почему? — с делано-равнодушным видом спросила девушка.

— Чтобы посвататься к тебе.

— Отец не отдаст меня за тебя. Ты мусульманин.

Анна смотрела в сторону, на щеках ее проступил румянец.

— А мне он сказал, что может отдать.

— Не может. Я иудейка и могу выйти только за иудея.

— Жаль, — глухо отозвался Имран. — Прощай. Меня ждет товарищ.

— Прощай, — с грустью сказала Анна.

Имран вышел из лавки.

Девушка шмыгнула носом и стала тереть покрасневшие глаза. Из двери вышел отец и недовольно спрсил:

— Что ему надо было от тебя?

— Посвататься хотел, — с вздохом сказала девушка.

— Посвататься? — удивленно протянул Ибн Лайс. — За мусульманина? Нет, дочка, он же голодранец. Ты не можешь выйти за человека, который беднее твоего отца.

— А за Абу-л-Хасана отдашь? — спросила Анна.

— Эх, дочка, Абу-л-Хасан важный вельможа, об это даже и мечтать не смей.

— Хамза мне сказал, что Абу-л-Хасан хочет посвататься ко мне.

— Хамза пошутил, — не веря своим ушам, воскликнул Ибн Лайс. Для мавла о лучшем покровителе и мечтать было нельзя.

— Значит, за него отдашь? — уточнила Анна.

— Дочь моя, я скажу тебе правду. Я бы хотел, чтобы моим зятем был иудей, но мы живем во враждебном нам мире. Абу-л-Хасан очень порядочный человек и влиятельный…

— Но он мусульманин, — лукаво сказала Анна.

— Дочь моя, — устало сказал Ибн Лайс, — в этом мире все люди, выделяющиеся положением, умом и богатством принадлежат к одной вере. А тебе кто-то нравится из них?

Девушка зарумянилась, а потом сказала:

— Оба.

Ибн Лайс покачал головой.

— Как ты похожа на свою мать. Она тоже любила меня и моего брата. Но замуж вышла все-таки за меня, потому что денег у меня было больше, а брат мой был разгильдяй. Поэтому, если тебе нравятся оба, замуж лучше выйти за богатого. К тому же Абу-л-Хасан холост, а у этого парня жена и куча детей.

Девушка тяжело вздохнула и сказала:

— Видимо ты прав, отец. Ну, я пойду.

— Иди. А зачем ты приходила?

Анна пожала плечами.

— Навестить тебя.

Ахмад Башир сидел в харчевне недалеко от ворот рынка и с аппетитом поедал жаркое.

— Вот, решил подкрепиться перед дорогой, — сообщил он, — садись поешь.

Имран отказался.

— А зря, дорога дальняя. А ты один, я вижу. Я думал, ты с девчонкой придешь. Эх, был бы я помоложе!

— Ты все уже? — спросил Имран.

— Все. — Подбирая хлебом соус, ответил Ахмад Башир.

— Пошли, — сказал Имран и направился к выходу.

Ахмад Башир поднялся, бросил полный сожаления взгляд на пустой горшочек и последовал за товарищем.

Ал-Фурата в очередной раз подвела беспечность, он не послал стражу вслед за ворами, будучи уверен, что они вернутся, так как подземный ход был затоплен водой. Он не перенес свою казну в другое место, ограничившись тем, что выставил возле нее охрану. Он понял, что это не простое ограбление, но слишком долго анализировал. Слишком долго думал. Когда ал-Муктадир сказал ему: «Вазир, кажется, ты перепутал государственную казну со своей». Он поклонился и развел руками, соглашаясь и словно говоря: «Мол, с кем не бывает». На самом деле он произнес всего одно слово, и слово это было: «Тугодум».

Теперь ал-Фурат виновато улыбался, была надежда, что все обойдется, ибо халиф был пьян, хотя до вечера еще было далеко.