По его тону уже окончательно проснувшийся и пришедший в себя Енох уверился, что «боксёр» врёт и что целью вторжения этих двоих было для чего-то застать его врасплох.
— Собирайтесь срочно, нас ждёт Корней, — сказал водитель, и Енох, поняв, что произошло что-то серьёзное, не задавая вопросов, стал не суетливо, но быстро одеваться. Похоже, что случилось что-то неожиданное и крайне неприятное. Следовало быть начеку. По лестнице спускались цепочкой — водитель впереди, а «боксёр» на ступеньку позади Еноха, и это насторожило его ещё сильней. Машина резко взяла с места, но не развернулась в сторону Большого дома, к кабинету Корнея, а помчалась по утреннему городу, не обращая внимания на сигналы светофора, бешеные гудки прочих авто и вопли их никчёмных владельцев, на Гороховую, к офису бывшего целителя Михаила Александровича Мазина.
Под негромкое возмущение редких прохожих водитель влетел на тротуар и резко остановил машину прямо у входа. Незнакомый Еноху мрачный охранник открыл дверь, неторопливо оглядел их и молча пропустил всю троицу внутрь. Водитель остался в предбаннике, а Енох, легонько подталкиваемый в спину «боксёром», прошёл внутрь офиса. Хозяин кабинета, сжавшись и втянув голову в плечи, сидел не на своём месте, на возвышении, а в низком гостевом кресле и сразу напомнил Еноху того, банного, несчастного и вечно приниженного Мишку Мазина. Над ним, уперев руки в бока, в рубашке с закатанными рукавами и в чёрных на этот раз перчатках нависал Корней. Он успел уже запугать несчастного Михаила Александровича до икоты намёками на паяльник и утюг и теперь выжимал его досуха, выдаивая до последней капли всю немногую известную тому информацию. Плечевая кобура Корнея с торчащей оттуда рифлёной рукоятью пистолета была первым, во что утыкался взор бедолаги Мазина, если он осмеливался поднять глаза.
— Ещё раз спрашиваю: кто отпустил охранника? — орал на него Корней.
— А я вам ещё раз повторяю: я понятия не имею, — ныл в ответ тот. — Это же не мой охранник. Я ему приказывать ничего не мог.
Покрутив головой, Енох обнаружил на диванчике в углу замерших Макса и Матвея, бывшего банщика. Вид у обоих был взъерошенный и изрядно перепуганный, одеты они были кое-как, а Матвей так и вовсе в домашних шлёпанцах на босу ногу, и было ясно, что вытащили обоих из постелей, и довольно бесцеремонно. Они явно старались вести себя как можно незаметнее, сидели не шевелясь и, похоже, не дыша. Тут Енох обратил наконец внимание на отдёрнутую штору и распахнутую дверь в мазинскую «операционную» и тогда сообразил, что случилось.
Корней, решив, что, по крайней мере таким способом, от Мазина добиться ничего не удастся, переключился на вошедших.
— А вы что скажете? — набросился он на Еноха.
— Чтобы что-то сказать, мне хотелось бы понять, что именно произошло, — спокойно ответил тот.
— А вы, значит, не в курсе?
— Уже догадываюсь, но хотелось бы узнать детали, прежде чем высказывать какие-то суждения, — примирительно ответил Енох, понимая, что злить взбешённого Корнея не стоит.
Тот открыл было рот, чтобы то ли разъяснить детали, то ли разразиться злобной тирадой, но в этот момент в комнату со стороны улицы впихнули нового участника — высокого худого мужчину лет тридцати, и Корней тут же переключился на него.
— Ты почему пост оставил, скотина? Кто разрешение дал?
Вошедший не смутился от такого напора и ответил вежливо и твёрдо:
— Меня поставил на этот пост мой непосредственный начальник Никанор Семёнович. И он же в час тридцать ночи пришёл, снял меня с поста и отправил домой, сказав, что не спится ему и что он подежурит сам.
— Никанор? — взвился Корней и бросил взгляд на застывшего у входа «боксёра». Тот, ни слова не говоря, развернулся и быстро вышел из комнаты.
— Так точно, Никанор Семёнович, — чётко, по-военному отрапортовал вытянувшийся в струнку охранник.
Корней как-то обмяк после этого сообщения, отправил охранника дожидаться в прихожую, а сам, развалившись в мазинском высоком кресле, закурил и задумался. Оставшиеся в комнате сидели не шевелясь, и лишь Енох, так и стоявший посреди комнаты, привлёк внимание Корнея.
— Могу я?.. — спросил он, указав на дверь в «операционную».
Корней отмахнулся, мол, пожалуйста. Енох обошёл комнату, но изучать там, собственно, было нечего — установка, в которой до сегодняшней ночи находилась его камера, была открыта. Открывали неумело, явно не зная, как это делается, и замок, срабатывающий от лёгкого нажатия клавиши, просто грубо взломали. Самой фомки, которой его вскрывали, рядом не было — видимо, унесли с собой вместе с камерой. Енох вернулся в кабинет и обратился ко всё ещё дрожащему на гостевом кресле Мазину:
— Что-то ещё пропало?
Тот отрицательно затряс головой:
— Нет… сейф не тронут, и из стола ничего не взяли.
Енох собрался было задать какие-то интересующие его вопросы Корнею, но в этот момент в кабинет быстрым шагом вошёл «боксёр» и, склонившись к уху Корнея, что-то зашептал. По мере его доклада лицо Корнея становилось всё жёстче, губы сжались, выступили желваки. Он вскочил, рванул с кресла пиджак.