Седьмой круг рисуем собственной рукой

Тело онемело, лишь внутри пылает сгусток боли. Мозг рвет на части от неистового желания сломать нечестивые пальцы, вырвать, выгрызть из себя эту скверну. И умереть наконец, прервав муку.

Тело недвижимо, а в сознании – напротив – неистовствует буря эмоций и вереница воспоминаний.

Две старушки у подъезда, спешащие поделиться с ним новостями о госте, подменившем его на время командировки…

Голый мужик в ванной, что-то лепечущая жена… кровавая пелена ярости, захлестнувшая разум… разделочный топорик в руках, брызги крови на щеках…

Обретенная было ясность мыслей и воспоминаний вновь вязнет в кровавой пелене.

… крики, неистовая устремленность, удары топором…

Испуганное лицо дочери, начавший движение вниз топор – это он еще помнит, пускай и смутно, но дальше пелена становится непроницаемой. Полнота воспоминаний ушла, но остались эмоции, вызванные ими.

Рассекающее яремную вену лезвие кухонного ножа сменилось веревкой с петлей, покачивающейся на крючке, ранее удерживавшем люстру. Как понять, что из них реально? Ведь только что он помнил, помнил все…

Максим Геннадиевич изо всех сил пытался вспомнить последний миг, вызвать из объятий неизвестности заветное знание. Удар ножа остановил падение топора, или испещренное зазубринами лезвие завершило свой роковой полет?

Одни и те же мысли, одни и те же эмоции.

Корчась от боли, и оставаясь при этом недвижимым, он раз за разом прокручивал перед внутренним взором ведения, пытаясь отыскать подсказку. Что истинно? Где правда? Как вновь обрести ее?

Время, словно густой кисель, текло неспешно, с садисткой неторопливостью. Не будь доподлинно известно, что оно бесконечно равнодушно как к человеческим страданиям, так и к радостям, можно было бы подумать, что оно упивается отчаянием и страхом, жалостью и яростью – всеми теми эмоциями, которые сплелись в тугой клубок, распутать который не дано никому.

Весь смысл существования сосредоточился в ответе на вопрос: успел топорик совершить свое черное дело или нет?

Заполняющая глазницы кровь жгла словно кислота, вознамерившаяся проложить путь к мозгу.

В итоге, даже вечность конечна, хотя и тянется бесконечно.

Зазвонил мобильный телефон. Требовательно, тревожно… Минуту, вторую…

Резко опустилась тишина, в которой с воображаемыми взрывами вспыхивают перед взором ужасные воспоминания. Раз за разом, круг по кругу. И лишь боль, сжигающее сердце изнутри с каждым мигом ужаснее. Нет сил терпеть ее, но и прервать – нет возможности.

Опять звонки, тишина. Воспоминания…

В какой-то момент мозг не выдержал. Предел есть всему. Белая вспышка заполнила мирозданье от края до края.

Вздрогнув, Максим Геннадиевич перевернулся набок и открыл глаза.

Вскочил, завертел головой по сторонам. Тела, топор, кровь…

Гостиничный номер чист и опрятен. Если не считать сползшего на пол одеяла.

Головокружение заставило присесть, прикрыть глаза и замереть на несколько мгновений.

Отступила тошнота, карусель исчезла, оставив по себе ватную заторможенность.

Сумбур мыслей не дает сосредоточиться. Какие-то видения, слишком короткие, чтобы осознать их. Вот буквально всего мгновение тому, сразу по пробуждению, он помнил что-то важное. Возможно, самое важное в жизни, но воспоминания ускользнули, осталось лишь ощущение пустоты.

Чтобы как-то собраться с мыслями, определить ориентиры, Максим Геннадиевич взял с прикроватной тумбочки мобильный телефон.

Активировал нажатием боковой клавиши. Посмотрел на засветившийся экран.

Понедельник. Сегодня назначена встреча.

Он проспал три дня? Это какая-то болезнь? Или нервный срыв. Почему он не помнит, что делал в выходные?

Максим Геннадиевич словно упустил что-то бесконечно важное, основополагающее. Но чем больше он пытался понять, тем гуще становился туман в голове.

Что такое ему приснилось? Что-то ужасное…

Никак не удавалось вспомнить, только ощущение обреченности. С кошмарами всегда так, при свете дня они тают.

Нужно уезжать.

Набрал жену.

Гудки. Не берет трубку. Рано еще…спят, наверное.

Отзвуки кошмара тают, тревога отступает.

Максим Геннадиевич решил, что позвонит позже, а сейчас нужно собираться.

Умываясь, он замер перед зеркалом. Что-то с ним… словно отзвук забытых воспоминаний. Да нет, все нормально. Показалось.

Он неторопливо оделся, собрал вещи и покинул номер.

Сумка на плече, деревянная груша с ключами в руке.

У лифта Максим Геннадиевич замер, потянулся нерешительно к кнопке вызова, но что-то такое зашевелилось внутри и он, махнув рукой, поправил лямку сумки и направился к ступеням.

У стола администратора его встретила улыбчивая красотка. С загадочным именем, которое он почему-то не может вспомнить… впрочем, неважно.

– Вы покидаете нас? Жаль.

– Погостили – и будет, – ответил Максим Геннадиевич, отдав ключи.

Девушка протянула взамен накладную со счетом и широко улыбнулась.

– До свидания, – бросил Ликин, направившись к выходу. Вероятность того, что он когда-нибудь еще посетит этот городок минимальна. Но слово «прощайте» звучит слишком фатально.

– До скорого свидания, – ответила администратор, многообещающе улыбнувшись.