Седьмой ключ

— Ну, не знаю… Ой, а вот еще — погляди! Только гораздо ниже.

— Да, и форма совсем другая — вытянутая в длину.

— Странные какие-то холмики. Слушай пойдем-ка отсюда!

— Ой, Лешенька, тут родник! Колодец… Иди сюда! Попробуй какая вода — всю жизнь пила бы!

— Ага, вкусная!

Он пил из ее ладоней, подставленных ковшиком, вода была ледяная, с особым привкусом чистоты. Алеша пил с такой жадностью, как будто набрел на оазис в пустыне, и Ветка с внезапной серьезностью черпала и черпала водицу и подносила ладони к его губам. Она поила его с такой заботой и щедростью, точно все в этот миг — и солнечный свет, и вода родника — принадлежало ей, а она — жрица священного храма — приобщала неофита к святым дарам, свершая ритуал посвящения…

— Ну вот, хорошо! — она удовлетворенно кивнула, как, будто закончила важную и сложную работу и теперь можно отдохнуть с сознанием выполненного долга.

— Куда нам теперь? — над ними уже грохотало вовсю, день померк, лес тревожно шумел, стелясь над землей под порывами ветра.

— Слушай, а где это мы? Я как-то не очень себе представляю… — Ветка, с испугом поглядывая на небо, зябко поежилась.

— Да, вроде шли вдоль шоссе, потом вглубь… Мне казалось, мы вот-вот должны выйти к тропинке, которая соединяет бетонку со Свердловкой. Надень-ка пока… — он накинул ей на плечи свою джинсовую куртку.

— Странно… Кажется, все эти места наизусть знаю. Сколько мы тут с мамой ходили, потом с Машкой, с тобой… А это место совсем незнакомое.

— Ничего страшного — в лесу это бывает.

— А может, нас леший водит, а?

— Не говори глупостей — просто нам надо идти в одном направлении — сейчас сориентируемся и вперед! Так… Вроде бы, Свердловка должна быть у нас за спиной. Значит, если мы хотим добраться до дому, нам надо повернуть назад, а если…

Они шли по лесу наугад, раздвигая ветви кустов и деревьев. Их окружал настоящий бурелом — повсюду валялись поверженные стволы великанов-елей, густые светлые мхи пружинили под ногами, кое-где показались пушистые хвощи — неизменные спутники болот. Похоже, начался дождь, но здесь было сухо — сплошной зеленый шатер простирался над головами.

— Алеш, я хотела тебе одну вещь сказать.

— Ну, скажи.

— Знаешь… у меня давно уже есть одно такое дурацкое желание. Ты будешь смеяться!

— Не буду. Какое? Ну, не ломайся же, Ника!

— Я не ломаюсь… Просто я загадала, что если сделаю одну вещь, то все исполнится, а если сейчас об этом тебе скажу, то все испорчу. Загаданное как бы сглазится, понимаешь?

— Вот уж не знаю… По-моему, нет. Мне кажется, все о чем мы с тобой говорим, для нас яснее становится. Я сам начинаю понимать это лучше…

— Да, у меня тоже так. И мне только теперь стало ясно, какая я раньше была дуреха!

— Ничего подобного…

— Нет, была… Была! Сочиняла очень много! Вот. Ну ладно, мы все время сбиваемся, я никак тебе сказать не могу, и лес какой-то глухой… Ладно! В общем, у меня было странное чувство, что если я загляну в тот колодец на краю деревни, в который мы с мамой заглядывали, когда только приехали сюда — в первый же день, мы тогда свои отражения увидели — в глубине и еще что-то… вроде чьей-то головы, только длинной, вытянутой, как дыня. Чушь, конечно! Но мы обе это видели, правда… И я загадала: если в конце лета снова приду к тому колодцу, загляну в него и никого, кроме собственного отражения, там не увижу, — значит, все будет у всех хорошо: Сережа выздоровеет, твоя мама тоже, мы с тобой… ну мы уже есть, да?

— Да. Мы есть! — очень серьезно, без тени улыбки ответил Алеша, крепко сжав ее маленькую прохладную ладонь.

— Ну вот! В общем, все страхи, которые были, все, что чудилось маме… Этот кошмар с Сережей… Борька! Эти глаза на картине — все, понимаешь? Все это уйдет так же внезапно, как началось. То есть, это значит, что мы с этим справились. Лето прошло, мы тут, не испугались, не сбежали, не растерялись — мы вместе… вот только Машка! Но она же не сама — ее мать забрала, правда?

— Правда. И потом, мы ее в Москве найдем.

— Ага, обязательно! И Мишку тоже — он неплохой, хоть и не наш.

— Погоди, ты, по-моему, сейчас одну очень важную вещь сказала.

— Какую?

— «Не наш»! Получается, есть некие признаки, по которым мы можем твердо отличить своих от чужих, так?

— Да, получается… Здорово! У меня просто так, бездумно сорвалось, а ты эту мою бездумную мысль за хвост поймал!

— Она очень даже «думная»! Только надо это как следует все продумать.

— Про «наших» и «не наших»?

— Да. Про «не наших» и думать нечего, а вот мы… Знаешь, это подтверждает одну догадку, которая здорово меня зацепила, когда у мамы в больнице сидел. И стихи сочинял. Так вот. Мне кажется… только не перебивай, а то я собьюсь. Понимаешь, я вдруг понял, что все, что летом с нами случилось, это как бы… естественный отбор, что ли.

— Как это?

— Ну, сама местность нас отбирает. Понимаешь? Она заставила нас пройти через испытание. Собственно, их было много — этих испытаний.

— Страшный дом. Да?

— Да. Он — самое главное. С него все началось.

— Нет, началось все с писем.