Седьмое небо (СИ)

Именно тогда, в феврале, Ая впервые столкнулась с ним нос к носу. В одну туманную и холодную февральскую ночь на южный берег Каркасса выбросилась касатка.

Первым несчастного зверя нашёл Революция.

Знание об этом вошло в Аю во сне. Касатка лежала большой тёмной грудой на тёмном берегу, и её чёрная лоснящаяся спина с каждым судорожным вдохом грузно вздымалась. Ещё не открывая глаз, Ая увидела и её, и бегающего вокруг неё человека. Человек громко скрипел по-касаточьи что-то почти неразборчивое и размахивал смешной маленькой кастрюлей.

- Человек... - вздохнула она спросонок.

- Что? - сердито ответил в темноту Друдж.

- Что? - всё ещё не открывая глаз, в ту же темноту улыбнулась Ая.

- Вот в этом вы все! - задохнулся от возмущения человек. - Как можно млеть от радости в тот момент, когда кто-то умирает буквально рядом с тобой?!

Ая ошеломлённо ахнула, распахнула глаза и рывком ушла прямо на пасмурный ночной берег, - так, что человек, носившийся вокруг касатки, как угорелый, налетел на неё со всего размаха. Защищаясь от него, всё ещё сонная Ая выставила вперёд руки, и Революция влетел в них, как огромный глупый щенок в хозяйские объятия. Какое-то время он так и висел в полуполёте, вцепившись в неё мёртвой хваткой, а тем временем касатка, вокруг которой он нёсся, дрогнула и исчезла, - метрах в ста от берега море всколыхнулось, приняло в себя зверя и сомкнулось над его спиной.

Революция оказался выше Аи головы на две.

- Ты... - наконец выдавил он, пытаясь безумными глазами разглядеть в темноте насмешливое, не имеющее возраста лицо реализата.

- Я, - сонно согласилась Ая. - Ты так вцепился в меня, что на плече у меня будет синяк.

- Я... - снова выдавил из себя Революция и разжал пальцы. - О, чёрт! Извините.

Он растерянно огляделся. Темнота всё ещё была плотной и непроглядной, но ни шумного китового дыхания, ни других тяжёлых звуков в ней больше не было. Не было и кита.

Ая смущённо кашлянула.

- Шепчущий по ночам холодный восточный ветер заставляет их терять голову, - то ли объясняя, то ли оправдываясь, сказала она. - Надеюсь, ты не коллекционируешь китов и не очень жалеешь о потере.

- О, чёрт... - снова сказал Революция. - Я... Нет.

- Ну, вот и славно.

Ая поёжилась, холодный воздух вокруг неё вздрогнул и сгустился в тёплое пушистое пончо. Задетый этим дуновением Революция отступил от неё на шаг и развёл руками.

- Вы - Ая.

В руках у него так и болталась до сих пор пустая пластиковая кастрюля.

Да, кивнула она, наблюдая за этой дрожащей в темноте кастрюлей.

- Я видел Вас как-то среди этих... - он махнул кастрюлей, подыскивая подходящее слово. - Среди малышей. Вы - воспитатель.

- Воспитатель, - усмехнулась Ая. - Собственных страхов и комплексов.

Темнота, полчаса назад вспугнутая было выскользнувшей на берег китовой тушей, снова зашуршала и понемногу зашевелилась. Они молчали и смотрели друг на друга так долго, что Ая даже смутилась.

- Я не знаю, о чём говорить, - сказал наконец Революция.

Она увидела, как в темноте расползается в улыбке его лицо. И молча шагнула домой.

***

Прозвище своё Революция получил от имени своего баркаса. 'Революция', выведенное по правому борту его катера привезённой с материка синей краской, было, собственно, единственной надписью на весь Каркасс.

Ни морфы, ни реализаты в надписях не нуждались. Неизвестно, насколько в них нуждался сам Друджи Радецкий, однако баркас его имел имя, и имя это было таким, каким было.

К весне достроенный баркас стал для него домом. 'Революция' раскачивалась на волнах грациозной белой чайкой, и носовой кап её венчал длинный тонкий бушприт. Главная рубка пока ещё не была застеклённой, но носовая, с полноценным спальным местом, была уже практически готова, и Друджи, нисколько не смущаясь фактом недостроенности, перетащил в неё из палатки свой скромный скарб и обосновался там с концами, как самый настоящий рыбак.

Отношения, сложившиеся у него с маленькими морфами, были скорее дружескими. Практически каждое утро какое-то количество маленьких всемогущих существ, живущих на южном берегу острова, собиралось у спускающихся к воде сходней.

- Эй, Революция! - хохотали они звонкими голосами, и он выходил - заспанный, небритый и улыбающийся.

Надпись на борту баркаса Радецкого смешила малышей примерно так же, как смешило бы вытатуированное у него на лбу имя. Однако никого не волновало, было ли это имя у корабля каким-то способом выражения религиозных убеждений его капитана, или же политическим символом, или же просто данью овеществлённой детской мечте, - каждый имел право понимать то, что понимал, и Революция в этом плане был ничем не хуже своих маленьких всемогущих друзей.

Как только с Атлантики сошёл лёд, сковывавший зимой фьорды, он вывез малышей в первое плавание на баркасе.

Если бы кому-нибудь из людей пришло в голову наблюдать эти его круизы со стороны, он и подумать не мог бы, что этот долговязый смешливый парень не имеет никакого отношения к реализатам.