Седьмое небо

Пес продолжал лаять, но лай был сиплый, сорванный. При виде Эйса он немедленно затих и навострил уши, но не двинулся с места. Эйс подошел к нему и принялся распутывать веревку, которой пес был привязан за металлический ошейник. Ему пришлось отогревать ее собственным дыханием, пока она не начала гнуться. Он отряхивал снег с заледеневшей собачьей шерсти, пока от холода у него не свело пальцы, потом наклонился, взял щенка на руки и почувствовал, как рядом с его собственным сердцем бьется еще одно. И в груди у него защемило от холода и муки, которую не выразишь словами.

На этот раз он не стал лезть через забор. Эйс вышел в калитку, и хотя петли скрипели и пришлось налечь на дверцу всем телом, чтобы открыть, поскольку ее занесло снегом, он аккуратно закрыл ее за собой.

5 БЛУДНАЯ ЖЕНА

Донна Дерджин весила сто восемьдесят семь фунтов,[1] но не собиралась оставаться толстухой до конца жизни. Она пила столько «Метрекала»,[2] что удивительно, как это он до сих пор не лился у нее из ушей. Полагалось выпивать по баночке на завтрак и на обед, а в ужин ограничиться грейпфрутом с салатом или приготовленной на пару котлетой без кетчупа и без хлеба. Каждую неделю Донна покупала четырнадцать баночек «Метрекала» и ставила их в шкафчик под раковину, где хранила нашатырь и запасные губки для посуды.

У нее было лицо сердечком, светлые волосы, во влажную погоду завивавшиеся кольцами у шеи, и белая как снег кожа. Иной раз в магазине к ней подходили совершенно незнакомые люди и говорили, что она стала бы красавицей, если бы следила за собой. Как можно было довести себя до такого состояния, перешептывались они. Впрочем, чтобы получить ответ на этот вопрос, хватило бы одного взгляда на содержимое ее тележки. Ее до краев наполняли шоколадные батончики и банки с растворимым какао, коробки кукурузных хлопьев и буханки белого хлеба, такого мягкого, что содержимое корки можно смять в пальцах и скатать идеально круглый шарик. Однако они не знали, что с первого декабря Донна ничего этого больше не ела. Под грудами сладостей скрывались свежие огурцы и нежирный фарш, из которого она каждый день готовила себе одну мясную котлету. А на самом дне, под чипсами и макаронами, лежали бутылочки с «Метрекалом».

Донна располнела семь лет назад, так что ее соседи с Кедровой улицы никогда не видели ее иной. После рождения первенца она набрала шестьдесят фунтов, и, хотя перед второй беременностью ей удалось сбросить часть лишнего веса, с рождением младшей дочери она махнула на себя рукой. У нее до сих пор остался пятый размер ноги, ступни у нее были такие маленькие, что, когда она смотрела на них, ей хотелось плакать. Впрочем, большую часть времени она на себя не смотрела, да и вообще не думала об этом, а если и думала, то представляла себя облаком, как будто сердцевину у нее куда-то унесло, словно клубок ваты. А потом, в последний день ноября, сердце ее разбилось. Так Донна обнаружила, что у нее до сих пор есть тело.

Когда это произошло, она как раз запустила в подвале стиральную машину, а двое ее сыновей, Бобби и Скотт, торчали перед телевизором. Младшенькая, Мелани, уснула на полу в гостиной с бутылочкой шоколадного молока во рту. В духовке подходила запеканка с тунцом, на столе размораживалась вынутая из холодильника зеленая фасоль. Муж Донны, Роберт, появился дома в половине шестого, как всегда. Он работал в типографии, и манжеты его сорочек всегда были в черной типографской краске, придя с работы, он первым делом направлялся в ванную и отскребал руки мылом с пемзой. Потом он переоделся в чистую одежду и прошел мимо уткнувшихся в телевизор сыновей в кухню, чтобы взять пиво. Перед домом стоял фургон с эмблемой универсального магазина «Сирс», судя по шуму, мастер что-то делал с трубами.

— Что сломалось на этот раз? — осведомился Роберт.

Худой и темноволосый, он носил часы с металлическим браслетом, который оставлял на коже красный след. Пиво он открыл над раковиной, на случай если польется пена.

— Это по гарантии, — успокоила его Донна. — Стиральная машина сломалась.

— И они приехали на ночь глядя? — возмутился Роберт. Он легко выходил из себя, и Донна заметила, что в такие минуты на шее у него начинала пульсировать жилка, точно трепыхал крылышками мотылек. — А что, прислать кого-нибудь пораньше было нельзя?

— Я вызвала мастера сегодня в восемь утра.

Роберт с кислой миной вышел в гостиную и улегся на диван, застеленный сверху накидкой, чтобы не пачкался. К счастью для детей, он не гонял их от телевизора, если они смотрели передачи, которые ему нравились. Донна вытащила из духовки запеканку и, пока она остывала, извлекла из жестяной банки три шоколадные конфеты и одну за другой отправила в рот.

— Все понятно! — послышался из подвала голос мастера. — Ее заедает на отжиме.

Донна Дерджин подошла к лестнице, ведущей в подвал.

— Только не это, — сказала она.