Седьмая жертва

– Что вы, – испугалась бывшая жена Казаряна, – у меня лишних денег нет, мне муж только на карманные расходы дает и на продукты. Остальными деньгами сам распоряжается.

– Так попросите у него. Человек ведь умер, – укоризненно сказала Настя. – И не чужой, не посторонний. Ваш бывший муж, отец вашего сына.

– Он не даст. Вы что, шутите? Он меня до сих пор к Валентину ревнует, ему все кажется, что я только из-за денег за него замуж вышла, чтобы сына поднять, а на самом деле Валю люблю. Нет, на Валины похороны он ни копейки не даст. Кто он ему? Они даже незнакомы.

– Но это не правильно, – продолжала настаивать Настя, – у вас общий сын, он должен иметь возможность проститься с отцом. А как это будет возможно, если вы не возьмете на себя организацию похорон? Если вы этого не сделаете, телом будет заниматься государство, и вы даже не узнаете, где и когда его похоронят, и похоронят ли вообще.

– У моего сына есть отец, – надменно произнесла Островерхова, – и мальчик носит его фамилию. Я вас убедительно прошу не вмешиваться в нашу жизнь, она вас не касается. Ваше дело – раскрывать преступление и искать убийцу. А травмировать моего ребенка я вам не позволю.

Осадок от этой встречи у Насти на душе остался скверный, у Сережи Зарубина, кажется, тоже.

– Надо же, убийца как будто точно знал, какая у Казаряна жена, – вздыхал он по дороге к метро. – Деньги на похороны оставил.

– Наверное, Казарян сам ему сказал, – предположила Настя, – они же два дня подряд общались, наверное, много о чем поговорили. И о том, что вся близкая родня у Валентина погибла в Спитаке во время землетрясения. И все равно я не понимаю, зачем он это делает.

– Что делает? – не понял Зарубин.

– Деньги оставляет. Лишние они у него, что ли?

– Может, он филантроп, благотворительностью занимается.

– Ну да, такой филантроп, что прямо людей готов убивать, только бы деньги для них оставить. Нет, Сережа, у него что-то другое на уме. Понять бы его, тогда легче было бы.

Понять бы его… Вариантов на самом деле только два. Либо он оставляет деньги, потому что это для него важно, это выражает какую-то идею, либо никакой идеи нет, просто он хочет окончательно запутать следствие и заморочить всем голову. То же самое с рыбками. Зачем они? Чтобы выразить ту мысль, о которой говорила Ирочка, или чтобы усложнить мозаику? Если бы можно было придумать идею, которая связывала бы керамическую рыбку с пластмассовым пупсиком и деньги на похороны!

Рыбки одинаковые, а пупсики разные. О чем это говорит? Если Шутник заранее приготовился к задуманным преступлениям и купил сразу несколько одинаковых рыбок, то он и пупсиков купил бы сразу, и, вероятнее всего, они, как и рыбки, были бы одной модели. Однако все не так. Выглядит, словно рыбки у него уже были, а пупсиков он покупал в разных местах. Почему не в одном и сразу? Видимо, боялся, что мужчина, покупающий с десяток одинаковых куколок, может если не вызвать подозрения, то просто запомниться продавщицам. А Шутник продавщиц боится, это точно, случай со Старостенко это наглядно показал. Эксперты утверждают, что рыбки сделаны в Мексике, но были ли они в продаже в России – установить практически невозможно. Запросы во все организации, ведающие импортом, сделаны, но ответы придут еще неизвестно когда, и при этом нет полной уверенности, что ответы эти будут исчерпывающими. В таможенных документах указано «Сувениры», а какие конкретно? Даже если где-нибудь будет написано «Сувенир «Рыбка керамическая», то совершенно не факт, что это именно такие рыбки. Не говоря уж о том, что кто-то мог просто привезти целую упаковку рыбок в собственном чемодане и нигде ее не декларировал, потому что ввозил не для продажи, а для подарков. Кстати, этот кто-то мог быть и Шутником.

А что, это мысль! Шутник бывал в Мексике – это уже кое-что. Хоть и плохонький, а признак.

Из комнаты послышалось треньканье телефона. Настя вскочила, забыв о темноте, и тут же у входа в комнату натолкнулась на стройматериальный Эверест. От растерянности она никак не могла вспомнить, как что лежит, телефон звонил, и она боялась, что это что-то срочное и важное, а она не успеет снять трубку. Сделав два осторожных движения, она протиснулась между рулонами обоев и банками с краской, и в тот момент, когда ей показалось, что самое трудное уже позади, споткнулась о сложенные на полу плинтусы и рухнула вниз. Сверху на нее посыпались обои и что-то порошкообразное, кажется, лопнул бумажный мешок с цементом. А телефон все не умолкал. Настя с трудом поднялась, чувствуя острую боль в левом колене и правой кисти. Господи, да где же этот идиотский телефон? Звенит где-то рядом, но ведь не видно же ничего! Она присела на корточки и стала шарить руками по полу в попытках найти длинный телефонный шнур. Вот он, кажется. Настя потянула шнур на себя, подтаскивая аппарат поближе.

– Але, – почти простонала она, потому что, забывшись, схватила трубку правой рукой и чуть не взвизгнула от боли.

– Ася? – услышала она встревоженный голос мужа. – Что случилось?

– Упала, – жалобно прохныкала она.

– Как упала? Почему?