Седьмая жертва

Настя постаралась справиться с подступившим раздражением. Ну чего она злится, в самом деле? Конечно, можно было встретиться не в восемь, а в половине девятого, даже без четверти девять. Можно было вообще не встречаться, выслушать рассказ о заветной банке Казаряна по телефону и отдать Островерхову на откуп Сереже, сам бы справился, не маленький. А она, Настя, поехала бы домой. Можно было бы… Но зачем? Почему так, как получилось, хуже, чем так, как могло бы быть? Ничуть не хуже. Она целый час будет ходить по улицам, конечно, это не парк и не лес, воздух в центре Москвы загазованный и грязный, но все равно это лучше, чем сидеть в помещении и без конца курить. Кроме того, она будет иметь возможность лично поговорить с бывшей женой Казаряна и задать ей те вопросы, которые сочтет нужным, вместо того чтобы потом расстраиваться и упрекать Сережу, не догадавшегося что-то спросить или выяснить. И наконец, все то, что скажет бывшая жена, Настя узнает сразу же, а не завтра утром. Это тоже плюс, и немалый.

– А вот и сюрприз! – громким шепотом произнес Зарубин.

– Где? – встрепенулась она.

– Да нот же, глаза протри, Пална! Перед тобой обещанное «Сватовство гусара»!

Настя остолбенела. В десятке метров перед ней стояли Миша Доценко с букетом цветов и сияющая Ирочка. Видно, она только что подошла, потому что цветы Миша вручал ей прямо на глазах Насти и Зарубина. Потом Миша элегантно подхватил Иру под ручку, и они скрылись за дверью, над которой сияла надпись «Международный салон».

– Ничего себе, – протянула Настя. – А ты откуда узнал, что они здесь будут?

Зарубин хитро подмигнул и хмыкнул.

– Обижаешь, не совсем же я тупой. Мало ли откуда опер всякое разное узнает. Но ты оцени Мишаню, Пална. Ирина уела нас всех своим знанием живописи, так он решил показать, что тоже не лыком шит, пригласил ее на выставку молодых художников. Хочешь приобщиться к прекрасному? У нас есть еще полчаса.

– Нет уж, – Настя отрицательно покачала головой, – в другой раз. Не будем, смущать молодежь. Отведи меня лучше куда-нибудь, где дают кофе и бутерброды. Сам небось поел, а про меня не подумал.

– Не подумал, – признался Сергей, оглядываясь. – Куда ж тебя отвести, подполковница? На этой улице у нас Музей Тимирязева, завод «Рассвет», общежитие консерватории, художественный салон, от которого ты гордо отказалась… Остаются, как говорили предки, два пути: или вернемся назад, там есть булочная, или проскочим в Волков переулок, там корейский ресторан.

Выбор за тобой.

Настя немного подумала и выбрала булочную.

– А я думал, профессорские жены предпочитают рестораны, – заметил Зарубин, ведя ее туда, где можно было купить сладкую булочку.

– Профессорские жены по нынешним временам должны жить экономно, чтобы скопить деньги на уплату налогов, – горько усмехнулась она.

Булочки оказались на редкость свежими и вкусными, и это несколько примирило Настю с отсутствием кофе. Они не спеша дошли до высотного дома в Зоологическом переулке и ровно в пять минут десятого позвонили в дверь квартиры, где ныне проживала с новым мужем бывшая жена убитого Валентина Казаряна.

СЫН УБИЙЦЫ

С матерью мне повезло, чего нельзя сказать о папаше. Мама всегда меня понимала и была моей лучшей подружкой. Когда она ушла от папаши, мне было совсем мало лет, и не могу утверждать, что я очень хорошо помню, каким он был тогда. Папаша, как мне стало известно уже позже, был крутым боссом в оборонке, получал офигенную зарплату, так что алименты мы с мамой получали хорошие и регулярно. Мамулька моя – святая, никогда об этом придурке слова худого не сказала, хотя, наверное, надо было бы. Короче, детство я прожил безоблачное. Как принято говорить у этих ученых хмырей, бесконфликтное.

Денежки папашины капали себе и капали, и мы с мамой горя не знали. И вдруг он объявился собственной персоной. Мне было уже двенадцать лет, и я давно перестал быть розовым несмышленышем.

Врать не стану, папаша произвел на меня сильное впечатление. Одет как герой американского кино, на иномарке, стройный, красивый (если я что-то понимаю в мужиках, хотя и не уверен, в девчонках я разбираюсь лучше, это точно). Ко времени его первого появления я слишком давно и слишком дружно жил с мамулькой, чтобы кинуться к нему на шею с криком: «Папочка пришел!» В отличие от мамы, которая обняла его и расцеловала в обе щеки, я только вежливо кивнул. В этот момент я, хоть и пацан совсем был, понял, что она до сих пор этого козла любит. Потому и отзывается о нем всегда хорошо. Но мне эта мысль не понравилась, и настроение моментально испортилось. Чего это она его любит? Любить, что ли, больше некого? Меня, например…