Искать главного исполнителя было сложнее. Его не найдешь, гуляя по Москве. И справки открыто наводить нельзя. Но есть такая замечательная вещь, как пресса, а также телевидение. На протяжении нескольких месяцев я регулярно, каждый день без исключения, смотрел передачи с криминальными новостями, в них частенько давали интервью работники следствия и уголовного розыска. Я присматривался к ним, вслушивался в их речь, вникал в смысл сказанного, следил за мимикой и жестами в поисках того, кто мог бы достойно сыграть главную роль в моем спектакле. Я читал в газетах и журналах материалы криминального толка все с той же целью – найти его, достойного.
Иногда находились вполне подходящие кандидаты, явно неглупые, с хитрыми глазами, с хорошо поставленной и вполне осмысленной речью. В конце концов в моем списке претендентов на главную роль оказалось двенадцать человек, после размышлений и прикидок их осталось всего двое, и нужно было решить, на кого из двоих сделать ставку. Один из них был следователем с огромным стажем, другой работал в уголовном розыске и произвел на меня впечатление человека неординарного. Я озаботился тем, чтобы придумать, как собрать о каждом из них дополнительную информацию, которая позволит мне принять окончательное решение.
Как вдруг…
– Терехины? – недоверчиво переспросил Константин Михайлович Ольшанский. – Почему ты уверена, что это они?
– Потому что о них тогда писали многие газеты. И это было единственное дело, которое оказалось публично связано с моим именем. Больше моя фамилия не мелькала в прессе никогда, – пояснила Настя. – Если он хочет убить инвалида, которого я лично знаю, то это может быть только кто-то из Терехиных. Или все четверо вместе.
– Ну хорошо, допустим, – кивнул следователь. – Допустим, ты права. А как же семь смертных грехов, про которые ты мне голову морочила? Куда грехи-то подевались?
– Понимаете, Константин Михайлович, у этого Шутника странная прихоть – он хочет, чтобы его поймала именно я, но чтобы я при этом доказала свою интеллектуальную состоятельность. Босх – это был ложный ход. Шутник пытался запутать меня, завести в тупик. Проще говоря – проверить на вшивость. Я путано излагаю, да?
– Да уж, – хмыкнул он, поправляя очки, – ты бы постаралась все-таки говорить внятно. Погоди, я криминалистам звякну.
Ольшанский снял трубку, чтобы позвонить эксперту, которого полчаса назад попросил на скорую руку посмотреть привезенную Настей коробку из-под пластыря.
– Не сделал еще, – буркнул он недовольно, закончив разговор. – Минут через двадцать обещает. Ты пока рассказывай.
– В общем, Шутник помешан на идее смерти в тот момент, когда человек сам этого пожелает… Вероятно, он этого пожелал, захотел умереть, но при этом у него была еще одна цель – донести свою идеологию до нас всех. Не шепотом пробормотать, а прокричать во весь голос. Я не знаю, почему в качестве марионетки он выбрал меня. Когда мы его поймаем, вы сможете у него спросить об этом. Но ему нужно было убедиться, что я достойный противник и со мной можно в эти игрища играть. Он совершенно не был уверен, что я пойму символ Босха и что мне в руки попадет фильм «Семь». Но ему и не нужно было быть уверенным, понимаете?
– Нет, не понимаю, – рассердился Ольшанский. – Выражайся яснее, будь любезна.
– В той телепередаче прозвучало, что я знаю пять иностранных языков.